По обеим сторонам улицы за высокими каменными оградами тянулся ряд живописных особняков. Еще несколько поворотов – и взгляду Боброва открылись пейзажи, достойные кисти художника: справа серебрилась гладь озера, слева просвечивали в золотой и багряной сентябрьской листве разноцветные крыши и вычурные балкончики особняков. Несколько лет назад, устав от городской суеты, богатые и успешные люди начали выкупать недвижимость на окраинах, и на месте ветхих развалюх быстро выросли элитные посёлки. Цены на недвижимость здесь достигали семизначных цифр, и каждый более-менее преуспевший коммерсант теперь считал делом чести поселиться именно в таком посёлке. Видимо, и Вахтанг Харатишвили, добившись чего-то в жизни, решил для подтверждения статуса обосноваться на Выселках, как по привычке назывался этот район.
Николай вздохнул. «В центре бы нам такие дороги, а то сплошные ямы да ухабы, словно после танкового сражения… Да и вообще красиво тут как… Давно я на природе не был с этой работой. Разве что через парк на работу хожу, только оглядываться некогда»…
Покружив по посёлку, сыщик выехал на широкую улицу – это и была Щедринская. Двух-трёхэтажные дома по обе ее стороны были похожи друг на друга, как близнецы, а между ними возвышался великолепный старинный особняк. На фоне современных построек он выглядел как океанский лайнер на фоне утлых рыбацких лодок.
На калитке висела аккуратная табличка «улица Щедринская, 12».
Николай заглушил двигатель и вышел из машины. К его удивлению, дом выглядел так, словно его построили не в начале прошлого века, а всего месяц назад: ни пятнышка, ни трещинки, ни выбоинки в стенах. Вместо традиционного кирпичного забора его ограждала сетка, по которой вились розовые, голубые и белые клематисы.
От калитки вглубь двора вела бетонированная дорожка, вдоль нее росли кусты жасмина, калины и раскидистого можжевельника, на ухоженных клумбах цвели осенние цветы.
«Интересно, кто здесь наводит порядок? – подумал Бобров. – Если в доме никто не живёт, то во дворе должна быть опавшая листва. А здесь как будто кто-то специально ежедневно убирал двор. Может быть, агентство недвижимости наняло дворника?
Дом Боброву понравился, он словно сошел со старинной фотографии. Сколько детей здесь родилось, сколько умерло стариков, сколько печальных и радостных событий пережили эти стены вместе со своими хозяевами!.. Не удивительно, что клиент захотел побольше узнать о его истории.
– С чего начать? – подумал Николай. Оглянувшись, он заметил играющих в песочнице девчушек лет шести-семи.
– Меня возьмёте к себе поиграть? – спросил он у них, поздоровавшись.
Дети смотрели на незнакомца с подозрением.
– Не бойтесь, я не злой дядька, – попытался разговорить девчушек сыщик, старательно улыбаясь. Но результат получился прямо противоположным: дети, побросав игрушки, убежали в ближайший двор.
– Первый блин комом, – хмыкнул Николай, не особо огорчившись. С детьми он ладить не умел и никогда не понимал, что же он делает неправильно. – Ладно. Пройдусь-ка по соседям, может, разузнаю, что к чему.
Бобров подошёл к калитке дома номер четырнадцать и нажал на кнопку звонка. По двору разнеслась соловьиная трель. Камера видеонаблюдения, установленная над звонком, фиксировала каждый шаг чужака. Из дома долго никто не выходил, и лишь минут через пять из переговорного устройства раздался неприветливый женский голос:
– Вам чего нужно?
– Извините, я ищу ваших соседей. Бабу Прасковью, она в двенадцатом доме живет, – ответил Николай.
– Не живёт она уже, – буркнул голос.
– Как не живёт? – притворно удивился Бобров.
– Умерла полгода назад, – пояснила невидимая собеседница.
– Как? Баба Прасковья умерла? – продолжал играть Бобров.
– Подождите, сейчас я выйду, – донеслось из переговорного устройства. Минуты через две калитка распахнулась, и в её проёме возник женский силуэт. Женщина стояла в тени навеса, и рассмотреть её Николай не мог.
– А вы, собственно говоря, кто? – спросила женщина и тут же сама ответила, – Родственник её, что ли?
– Двоюродный племянник.
– А, двоюродный… – протянула незнакомка. – Тогда понятно, почему вы не знаете, что баба Прасковья умерла.
Женщина вышла из-под навеса, и помощник детектива увидел, что она красива: стройная, лет тридцати, с роскошными рыжими волосами и ухоженным лицом. Интересно, Харатишвили к ней заходил? И она тоже не захотела с ним разговаривать? Бобров пока никакой враждебности не заметил. И, кажется, незнакомка пока не собиралась захлопывать перед ним калитку.
– А как она умерла? – поинтересовался Николай.
– Грустная история, – передёрнула плечами собеседница. – Судьба у тетки Прасковьи была – никому не пожелаешь. Тяжело и долго болела, к старости вообще сошла с ума, попала в клинику, там и умерла. Три года провела в психдиспансере. Да вы, наверное, и сами знаете…
– Нет, не знаю. Я ее плохо помню. Видел несколько раз, когда был совсем маленьким. Потом мы отсюда надолго уехали, а я недавно вернулся и решил навестить родню. А оно вон, оказывается, какое дело, – слукавил Николай и переспросил: – А что значит «судьба – никому не пожелаешь»?
– То и значит. Пережила и мужа, и сына, на старости лет осталась одна… Так вы что, в самом деле о ней ничего не знаете? – собеседница пытливо посмотрела на Боброва.
– В самом деле. Говорю же, мы уехали много лет назад, а письма она нам не писала… – продолжал врать Николай.
– Не удивительно, что не писала… Она и с соседями не особо общалась, хотя я иногда забегала в гости к ее племяннику, да и мама моя заходила… Я родилась в восьмидесятом, а мои родители поселились здесь в начале семидесятых. Баба Прасковья тогда уже жила по соседству. Говорят, что её муж ни с того ни с сего повесился, а она мало того, что осталась с ребенком на руках, так еще и всякого-разного наслушалась. Самоубийство-то грех, люди разное говорили. Что пил, что с головой у него было не в порядке, что это она его довела до петли… Но это все ерунда. Мама рассказывала, что жила Прасковья с мужем как все, ссорились они не больше других, руку он на нее никогда не подымал, пил меньше, чем некоторые тут, – женщина неодобрительно повела глазами в сторону видневшегося вдалеке ободранного двухэтажного домика, невесть как выжившего среди особняков. – А сына Прасковья не уберегла, в Афганистане погиб. Мне было года четыре, но я помню, как привезли гроб, как хоронили, а солдаты давали салют на кладбище. Сразу после смерти сына к ней переехали родственники. Но, видать, судьба такая у вашего рода – вся семья погибла в авиакатастрофе году в девяносто шестом. Только племянник Прасковьи в живых остался, он тогда с ними не полетел. Мы с Игнатом одногодки, дружили, вместе в школу ходили. Вот ему и достался дом после смерти бабы Прасковьи. Только он в нём жить не хочет, уехал в другой город. Говорит, с домом у него связаны неприятные воспоминания. Куда он точно уехал, не знаю, только говорил, что сюда уже не вернётся.
