— Как это?.. Ты… ты сама?
— Нет, тетя. Там была Герта.
— Ну, слава Богу. Но я боюсь одного: известие о смерти слуги разнесут и испугают наших гостей.
— Никто не знает о случившемся, кроме Герты, а она поклялась, что не проронит ни слова, и ей можно верить. Это надежная и обязательная девушка.
— Ты всегда обо всем подумаешь! Спасибо тебе, Кейт!
На этот раз «Ке-е-йт» прозвучало в голосе пани Тынецкой еще теплее, чем всегда. Она наклонила голову племянницы к себе и поцеловала в лоб.
— Ты — настоящее сокровище.
— Ах, тетя, — пожав плечами, сказала Кейт с улыбкой, которую вызвали благодарность и смущение. — Но мне кажется, что нужно сообщить о смерти пану Зудре.
— Кому? — удивилась пани Матильда.
— Пану Матею.
— Ах, Матюсю! Действительно. Я совершенно забыла, что его фамилия Зудра. Почему вдруг пришло тебе в голову так его назвать? Павел! — обратилась она к одному из слуг. — Поищи-ка пана Матея и скажи, что его зовет паненка. Так ты справишься с этим, Кейт. Бедный парень. Не просто это… лишиться матери…
Лицо пани Тынецкой вдруг стало мрачным, брови сдвинулись, и так она неподвижно стояла с минуту, глядя прямо перед собой. Только пальцы ее руки, опирающейся на трость, двигались, сжимая золотой набалдашник.
— А ведь Михалинка была моложе меня, — прозвучало тихо и задумчиво, точно эхо ее мыслей. — Да-да… Я иду к гостям. К покойной загляну позже…
И ни на кого не взглянув, она ушла, высокомерная, слегка ссутулившаяся и в то же время почтенная в своем черном наряде и с серебристой сединой в волосах. Кейт уважала ее и любила.
Вскоре появился Матей. В руках у него была папка с бумагами. Почти по-армейски вытянувшись перед Кейт, он спросил:
— Паненка звала меня?
— Да, — ответила Кейт. — У меня для вас печальная весть. Пойдемте со мной.
Они вошли в соседнюю комнату, где никого не было. Кейт умышленно остановилась рядом с люстрой, чтобы получше разглядеть этого человека. Высокий, стройный, с правильными чертами лица, темно-русый и сероглазый, он стоял от нее в трех шагах. Годами она встречалась с ним по нескольку раз в день, но только сейчас заметила, какой он, как выглядит «граф Роджер Тынецкий»…
— Пан Матей, — начала Кейт, — вы знаете, что болезнь вашей… мамы очень опасная.
— Да, я знаю. Скажите, маме стало хуже?
— Нет, пан Матей, ваша мама… умерла.
Ни один мускул не дрогнул на лице молодого человека, только он побледнел так, что его загорелое лицо стало серым.
— Она умерла полчаса назад, — мягко говорила Кейт. — Не мучилась. Я была рядом. Поверьте, пан Матей, я сделала все, что могла, чтобы продлить ей жизнь…
— Я не сомневаюсь, панна Кася… Я знаю… спасибо…
Взволнованный до слез, он схватил ее руку и, низко наклонившись, поцеловал кончики пальцев дважды. Потом выпрямился, отошел и пробормотал:
— Извините, паненка. Я уж и не знаю, как выразить вам мою благодарность… Вы столько сделали для моей мамы, подарили ей так много душевного тепла, окружили заботой.
— На моем месте это сделал бы каждый, и не стоит об этом говорить, пан Матей. Все мы очень любили светлой памяти Михалинку. Тетя с глубокой горечью восприняла ее смерть.
— А… а… умирая, мама не хотела меня видеть?
— Знаете, пан Матей, смерть наступила так быстро, но… еще за минуту, как уйти в мир иной, она говорила о вас… Оставьте это все сейчас и пойдите к ней наверх.
— Спасибо вам. А здесь все уже устроено, и вина из подвала выданы. Только вот одна проблема: лакеи пана графа Адлерфельда и пана Стемпиньского, которые должны были помогать прислуживать за ужином, напились, и я не знаю, что…
Кейт жестом прервала его:
— Вы об этом не беспокойтесь. Я позабочусь сама, и прошу вас принять мои самые искренние соболезнования. Я вижу, что вы очень любили… покойную.
В глазах Матея блестели слезы.
— О да, очень, — произнес он, как бы подтверждая собственные чувства, — ведь она никогда не была счастлива… Я один чувствовал, что ее угнетает какая-то печаль…
Он неожиданно поклонился и быстро вышел.
Кейт долго стояла, задумавшись. Этот не очень образованный конторщик, этот писарь уже скоро станет хозяином Прудов, графом, великим паном. Не захочет ли он тогда, как многие, кто волею судьбы и по стечению обстоятельств поднялся высоко, отомстить всем тем, кому до сих пор должен был низко кланяться?.. Спадет с него эта униформа слуги, эта ливрея почтения — и что покажется? Грубый деспотизм, самоуверенность, желание унижать других?..
Нет, Кейт в эти минуты не думала о себе: она хорошо знала, что с его стороны по отношению к ней недоброжелательности не будет, потому что она интуитивно улавливала симпатию, которую он не осмеливался показывать ей, а также расположение, которое не умел скрывать. Если он всегда выказывал ей глубокое уважение, то не потому, что она из дворца. Ее любили все, и Кейт была бы удивлена и даже несчастна, если бы нашелся кто-нибудь, питающий к ней неприязненные чувства. Восторженные взгляды, сердечные улыбки и теплые слова создавали вокруг нее безгранично солнечную атмосферу, без которой она не смогла бы жить.
Но как этот человек отнесется к своей настоящей матери и к Гого? Не захочет ли он отомстить за его невольное узурпаторство, что отнял у него то, что принадлежало ему, настоящему хозяину Прудов?
В детстве, правда, они были друзьями в совместных играх, называли друг друга по имени и, похоже, их связывала большая дружба, пока Гого не отправили в гимназию. Когда он приезжал на каникулы, по словам тети Матильды, они по-прежнему озорничали вместе. Но с течением времени дистанция между ними расширялась, должна была расширяться. А сейчас Гого вернулся, и его встречал весь персонал Прудов, администратор и директор сахарного завода и, конечно, Матей Зудра. Гого, Кейт видела это, подал ему кончики пальцев, рассмеялся, ласково похлопал по плечу и воскликнул:
— Хо-хо! Не Матей ли это? Как дела, Матек? И чем ты тут занимаешься, какие обязанности выполняешь?..
Матей поклонился, смутившись и покраснев, сказал:
— Спасибо, пан граф. У меня все хорошо, я приказчик в имении.
Не затаил ли он ненависть к Гого за то приветствие и тон, с которым тот обратился к своему другу детства после возвращения? В этом неприятном тоне скрывалась насмешка. Зачастую в присутствии матери и Кейт Гого бесцеремонно напоминал Матею о совместных проказах, откровениях и планах. Это смущало Матея, он краснел, в душе возмущался, понимая, что воспоминания, над которыми они все смеялись, в действительности не касались графа, а лишь выставляли на посмешище более слабого партнера.
На неделе произошел и вовсе неприятный случай. Гого, постепенно знакомясь с хозяйством, заглянул как-то в так называемую малую канцелярию, владение управляющего пана Бартоломейчика и писаря Зудры. Кейт сопровождала кузена. Управляющий был в поле, а писаря застали в маленькой выбеленной комнатке. Он сидел, склонившись над столом, и что-то писал.
