Между тем Мурзакин не был вполне русским. Грузин по происхождению, возможно, курд или перс, если углубиться в родословную, москвич по воспитанию, он никогда не бывал в Петербурге и оказался на виду у царя благодаря случайностям войны и протекции своего дяди Огоцкого. Не будь войны, Мурзакин, не имевший состояния, прозябал бы в безвестности и нес тяготы военной службы на азиатских рубежах, если бы не рискнул, как это порой случается в юности, перейти границу, чтобы окунуться в полную героических приключений жизнь своих вольнолюбивых предков; но он отличился в сражении под Москвой и позднее дрался, как лев, на глазах царя. С тех пор Мурзакин принадлежал ему телом и душой. Он был вполне и надлежащим образом окрещен в русские пролитой им французской кровью и навсегда прикован к ярму, которое в России зовется цивилизацией, — к культу абсолютной власти. Надо подняться значительно выше, чем мог это сделать Мурзакин, чтобы с помощью шпаги или яда разделаться с этой властью.
Судьба князя не зависела от его личной воли; но какой бы непреклонной и упорной ни была эта воля, она всегда направлена на уничтожение самых слабых, чтобы принадлежать самым сильным. У русских это целая наука жизни, но она несовместима с нашим характером и нашими обычаями. Мы тоже умеем низко кланяться нашим господам; но они удивительно легко нам надоедают, и, когда терпение иссякает, мы жертвуем личными интересами, чтобы вновь обрести себя[12].
Красавец Диомид Мурзакин пользовался успехом у женщин всех сословий и национальностей. Слишком осторожный, чтобы обнаруживать свое фатовство, он хранил его в тайне. Едва увидев прекрасную маркизу, Мурзакин уже не сводил с нее страстного взора, сочтя, что эта добыча по праву принадлежит ему. Князь тотчас понял, что маркиза не любит мужа, что она не ханжа, поскольку напускное благочестие тогда еще не было в моде, что она очень живая, совсем не стыдливая и что он чрезвычайно нравится ей. Таким образом, в первый день Мурзакин не приложил особых усилий, вообразив, что ему достаточно лишь проявить себя — и он добьется успеха.
Князь совсем не знал французских кокеток, равно как и того, что под их внешней непринужденностью скрывается твердость. Чувствуя себя смертельно усталым, он искренне желал, чтобы в первую ночь его не беспокоили. Проснувшись на следующий день, Мурзакин с удивлением обнаружил, что никто и ничто не нарушили тишины его комнаты. Первым явился на его звонок услужливый Мартен; не зная, как обратиться к Мурзакину, он на всякий случай назвал его «светлостью».
— Я сам исполнил ваше поручение, — сказал он ему. — Взял фиакр, поехал в предместье Сен-Мартен и нашел эсталине.
— Эста… Как вы сказали?
— Эсталине — это маленькие кафе для простолюдинов, где можно курить и играть на бильярде.
— Хорошо, спасибо. И что же дальше?
— Я разузнал о несчастном случае. Ничего серьезного. Девушка не пострадала. Ей дали выпить немного ликера, и она поднялась к себе, потому что живет как раз в этом доме.
— Вам следовало бы зайти к ней. Это доставило бы мне удовольствие.
— Я не преминул это сделать, ваше сиятельство. Поднялся довольно высоко, по ужасной лестнице, и нашел там маленькую гризетку, которая гладила свои наряды. Я сообщил, что князь Мурзакин соблаговолил оказать ей милостивое внимание.
— И что она ответила?
— Очень странную вещь: «Скажите князю, что я благодарю его и что мне ничего не нужно, но я хотела бы видеть его».
— Я охотно навестил бы ее, если бы не находился…
Мурзакин собирался сказать об аресте, но счел лишним посвящать Мартена в данное обстоятельство, впрочем, тот и не дал ему на это времени.
— Ваше сиятельство! — воскликнул он. — Вам нельзя ехать в эту лачугу, было бы крайне неосмотрительным идти в квартал, населенный беднотой. Ваше сиятельство вовсе не обязано выполнять такую дурацкую просьбу. Что до меня, то я и не ответил на нее.
— И все же следует это сделать. — Тут Мурзакина словно осенила внезапная мысль. — Не говорила ли она, что знала меня раньше?
— Она именно так и сказала, что знакома с вашим сиятельством. Я посчитал это вздором!
Другой слуга явился сообщить князю, что в гостиной его ожидает маркиза, и он с озабоченным видом отправился туда. «Странно, — говорил он себе, проходя через просторные комнаты, — когда эта девушка неосторожно приблизилась к моей лошади и как будто хотела окликнуть меня по имени, ее лицо показалось мне поразительно знакомым. А затем произошел несчастный случай, и я не мог думать ни о чем другом; но сейчас я вновь вижу перед собой ее лицо, и мне кажется, что где-то уже встречал его, оно вызывает во мне даже некоторое волнение…»
Мурзакин так ничего и не вспомнил и, войдя в гостиную, в присутствии прекрасной маркизы позабыл обо всем.
— Входите, кузен! — воскликнула она. — Сначала расскажите, как вы провели ночь.
— Даже слишком хорошо, — с невинным видом ответил князь-варвар, чересчур страстно целуя протянутую ему белоснежную и пухленькую ручку маркизы.
— Как можно спать слишком хорошо? — спросила она, устремив на него удивленный взгляд своих голубых глаз.
Не поверив ее удивлению, Мурзакин ответил какой-то галантной двусмысленностью, отчего маркиза покраснела до корней волос, но, однако, не растерявшись, уверенно заявила ему:
— Кузен, вы очень хорошо говорите по-французски, но, быть может, не улавливаете все нюансы языка. Это скоро придет, вы, иностранцы, такие способные! Но в течение нескольких дней вам следует разговаривать осмотрительно. Советую вам по-дружески, по-родственному. Я ничуть не сержусь, но другая на моем месте сочла бы вас дерзким.
Диомид, поняв свою оплошность, кусал губы с досады. Здесь ему понадобится больше времени и усилий. Положение спасли умоляющий взгляд и подавленный вздох. Это было не ахти что, но лицо князя так откровенно выдавало обманутую надежду и настойчивое желание, что мадам де Тьевр разволновалась, и ей недостало мужества продолжить преподнесенный ему урок.
Она заговорила с ним о политике. Накануне маркиз до полуночи пытался разузнать новости. Ему удалось попасть во дворец Талейрана; маркиза не сочла нужным упомянуть при этом, что ее муж в числе других не слишком важных персон из числа роялистов расположился в передней, дабы быть в курсе всем новостей, но предположила, будто царь не будет возражать против восстановления прежней династии.
Все это совершенно не интересовало Мурзакина. Впрочем, он слышал от своего дяди, что царь ни во что не ставил Бурбонов и вовсе не собирался поддерживать их. Впрочем, не желая оскорблять чувства своей хозяйки, он начал расспрашивать ее о Бурбонах, но она и сама мало что знала о них, настолько неожиданно возникла идея их реставрации. Разговор явно угасал, когда князь вздумал побеседовать с маркизой о французской моде, сделал комплимент ее утреннему туалету и стал расспрашивать об одежде парижан, представляющих различные слои общества.
