Не будь мне знакома ваша рука, по стилю письма и переполняющим его чувствам я вообразил бы, что оно от автора пресловутой «Апологии», полученной мною прошлым летом; и молодой баронет, когда я прочел ему замечательный пассаж об «обдуманной исполненности, подобной самой жизни», — вскричал: «Боже правый, да это же К—ли С—б—р!»[15]Но после я выяснил, что и это, и многие другие обороты в вашем письме заимствованы из тех замечательных посланий, какие автор, а может, издатель присовокупил ко второму изданию посланной мне книги.
Неужели вы или кто-то еще из вашего круга всерьез полагает, что религии и нравственности нужна эта хилая подпорка? Боже сохрани! И очень жаль, что наши священники так об этом пекутся; ибо если речь идет о мирском отличии, то наши предшественники, жившие в простые и чистые времена, его не имели и не искали. Несомненно, благое спокойствие чистой совести, одобрение мудрецов и праведников (а они никогда не составляли и не будут составлять большинство людей), восторженная радость от мысли, что твои пути угодны великому Творцу Вселенной, — все это по праву принадлежит тем, кто заслужил эти блага; но мирские отличия часто достаются силой и обманом, и нередко видим, как они без меры сыплются на людей, известных своей невоздержанностью, гордыней, жестокостью, коварством и самым гнусным развратом, на негодяев, всегда готовых изобретать и употреблять подлые хитрости во вред благу, свободе и счастью людей — и не из нужды, даже не ради выгоды, а только для удовлетворения своей алчности и тщеславия. Если таков путь к мирским почестям, Боже сохрани наших священнослужителей от одного подозрения в способности вступить на этот путь!
С историей Памелы я познакомился много раньше, чем получил ее от вас, ибо вся эта история произошла у нас по соседству. Честно говоря, я надеялся, что эта женщина удовлетворится достигнутым и предаст забвению свои плутни, но она предпочла припомнить их и исказить факты таким образом, чтобы представить нынешнее свое счастье вполне заслуженным; ибо, хотя трудно вообразить, чтобы она сама написала эту книгу, можно предположить, что составитель получил от нее и указания, и вознаграждение. Вы с таким жаром допытываетесь у меня, кто же этот составитель, но об этом я предоставлю вам самому догадаться по тому цицероновскому красноречию, коим изобилует книга, и по той сноровке, с какой он засахаривает каждого из героев, попавших к нему в руки[16].
Но прежде чем отослать вам несколько писем, относящихся к этой истории, в коих Памела и некоторые другие предстают совсем в ином свете, нежели в печатной книге, позволю себе сделать несколько замечаний о самой книге (если допустить, что это правдивая история) и ее способности исправлять нравы и приносить пользу как нашим современникам, так и потомкам; после чего, надеюсь, вы спустите мне, что я предпочитаю держать эту книгу подальше и от дочери, и от служанки.
Служанкам, по моему мнению, эта книга дает наставление простое и ясное: «Завлекайте хозяина, не зевайте!» Помимо того что это поощряет служанку пренебрегать своими обязанностями и всеми способами наводить красоту — что из этого может выйти? Если хозяин не дурак, он ее обесчестит, если дурак — женится на ней. Думается мне, дорогой мой друг, что ничего такого мы не пожелаем своим сыновьям.
И несмотря на заверения нашего автора в Скромности, каковые в моей юности я выслушивал в начале эпилога, я никак не могу допустить, чтобы некоторые из представленных картин занимали мою дочь. Не представляю себе, чтобы кто-либо — разве только человек моего возраста и темперамента — мог безучастно созерцать такую, например, сцену: девица лежит в постели на спине, одной рукой охватив миссис Джукс, другой сквайра, тот голый, шарит рукой по ее груди и так далее. Ни это, ни некоторые еще описания никакой разумный человек не даст в руки своей дочери, хотя, полагаю, уберечь ее от них будет нелегко, тем более если и клирики в городе, по вашим словам, все обливаются слезами над книжицей и тянут ее в проповеди.
Но, друг мой, в этом рассказе так искажены факты и извращена истина, в чем, убежден, вы со мной согласитесь, просмотрев приложенные к этому письму бумаги, что, надеюсь, вы сами или иной благонамеренный человек сообщите эти бумаги публике, дабы негодница не провела весь свет, как провела она своего хозяина.
Настоящее имя этой распутницы Шамела, а вовсе не Памела, как она себя величает. Отец ее в юности имел несчастье зарекомендовать себя с дурной стороны в Олд-Бейли[17]; потом был барабанщиком в одном из шотландских полков на голландской службе[18]; когда его оттуда с треском выставили, вернулся в Англию и сделался платным доносчиком на нарушителей недавнего «Акта о джине»[19]; затем свел знакомство с одним конюхом на постоялом дворе, где шотландские джентльмены держали своих лошадей, и в конце концов угомонился, получив теплое местечко на таможне. Мать ее в театре торговала апельсинами; была ли она замужем за ее отцом — мне установить не удалось[20].
