Казалось, в лавку сползся весь туман упомянутой Дживсом поры плодоношенья и забил ее плотной массой, однако я умудрился разглядеть в этом киселе, что один из посетителей, тот, что пониже ростом и постарше, мне знаком, и даже очень. Старикашка Бассет собственной персоной. Он, и никто другой.
Характеру Вустеров свойственна несгибаемая твердость духа, об этом часто говорят в обществе. Именно это качество я и ощутил в себе сейчас. Человек со слабой волей, без сомнения, незаметно ускользнул бы с поля боя и задал стрекача, но я решил принять сражение. В конце концов, тот инцидент с полицейским не более чем прошлогодний снег. Выложив пять фунтов, я заплатил свой долг обществу, что мне теперь бояться этого старого сукина сына? Он же просто карлик, сморчок. И я принялся расхаживать по лавке, исподтишка на него посматривая.
При моем появлении папаша Бассет обернулся и бросил на меня беглый взгляд, а потом стал то и дело коситься в мою сторону. Я понимал: минута, другая – и из глубин памяти всплывет сцена в суде, он узнает стройного аристократа, который стоит неподалеку, опираясь на ручку зонта. Ага, узнал-таки. Приказчик скрылся в задней комнате, и старикашка Бассет двинулся в мою сторону, сверля меня взглядом сквозь очки.
– Здрасте, здрасте, молодой человек, – сказал он. – Я вас знаю. У меня отличная память на лица. Я судил вас за нарушение.
Я слегка поклонился.
– Судил, но всего один раз. Очень рад. Надеюсь, урок пошел вам на пользу и вы исправились. Превосходно! Кстати, что за проступок вы совершили? Не надо, не подсказывайте, я сам вспомню. Ну конечно! Вы украли сумочку!
– Нет, нет, я...
– Вот именно, украли дамскую сумочку, – непререкаемым тоном повторил он. – Я прекрасно помню. Но теперь с преступным прошлым покончено, верно? Мы начали новую жизнь, да? Великолепно! Родерик, подите сюда. Чрезвычайно интересный случай.
Спутник папаши Бассета поставил на стол поднос для визитных карточек, который рассматривал, и подгреб к нам.
Я уже обратил внимание, какой это диковиннейший экземпляр человеческой породы. Двухметрового роста, в широченном клетчатом пальто из шотландского пледа чуть не до пят, он казался поперек себя шире и невольно притягивал все взгляды. Природа словно бы решила сотворить гориллу, но в последнюю минуту передумала.
Впрочем, поражал этот субъект не только гигантскими размерами. Вблизи вы уже видели лишь его физиономию – квадратную, мясистую, с крошечными усиками где-то посередине. Глазки острые, так вас и буравят. Не знаю, доводилось ли вам видеть в газетах карикатуры диктаторов? Подбородок задран к небу, глаза сверкают, они произносят перед восторженной толпой пламенную речь по поводу открытия нового кегельбана. Так вот, этот субъект был вылитый диктатор с карикатуры.
– Родерик, я хочу познакомить вас с этим молодым человеком, – сказал папаша Бассет. – Его случай блестяще подтверждает мысль, которую я не устаю повторять: в тюрьме человек не деградирует, тюрьма не калечит его душу, не мешает, ступив на прежнего себя, подняться в высшие пределы.
Этот номер про высшие пределы мне знаком, он из репертуара Дживса, но где старикан-то его подцепил? Интересно.
– Взгляните на этого молодого человека. Совсем недавно я приговорил его к трем месяцам лишения свободы за воровство сумочек на вокзалах, и вот вам пожалуйста: пребывание в тюрьме оказало на него самое благотворное воздействие. Он духовно возродился.
– Вы так думаете? – отозвался Диктатор.
Не могу сказать, что он саркастически хмыкнул, но его тон мне все равно не понравился. Да и смотрел он на меня с гнусным надменным выражением. Помнится, в голове мелькнула мысль, что именно ему следует фыркать на серебряную корову, лучшей кандидатуры не найти.
– С чего вы взяли, что он духовно возродился?
– Да разве можно в этом сомневаться? Достаточно взглянуть на него. Хорошо одет, даже элегантен, вполне достойный член общества. Не знаю, каков его нынешний род деятельности, но сумочки он не крадет, это ясно как день. Чем вы сейчас занимаетесь, молодой человек?
– По всей видимости, крадет зонты, – ответил Диктатор. – Я вижу, он опирается на ваш зонт.
Да как он смеет! Нахал! Сейчас я ему докажу... и вдруг меня будто огрели по лицу носком, в который натолкали мокрого песку: я сообразил, что обвиняет он меня не без оснований.
Понимаете, я вспомнил, что выходил из дома без зонта, и вот поди ж ты – стою сейчас перед ними, опираясь на ручку зонта, всякий подтвердит, что это именно зонт, а не что-то другое. Не могу постичь, что побудило меня взять зонт, который был прислонен к стулу работы семнадцатого века, разве что первобытный инстинкт, влекущий человека без зонта к первому попавшемуся на глаза зонту, – так цветок тянется к солнцу.
Следовало принести извинения, как подобает мужчине. И я их принес, возвращая этот окаянный предмет владельцу:
– Простите, сам не понимаю, как это произошло.
Папаша Бассет сказал, что он тоже не понимает, более того, он смертельно огорчен. После такого разочарования не хочется жить.
Диктатор счел своим долгом подлить масла в огонь: он предложил позвать полицию, и глаза у старикашки Бассета так и загорелись. Позвать полицию! Что может быть любезней сердцу мирового судьи? Он весь подобрался, как тигр, почуявший запах крови. И все же сокрушенно покачал головой:
– Нет, Родерик, не могу. Ведь сегодня самый счастливый день в моей жизни.
Диктатор скривил губы, явно желая сказать, что день станет еще счастливей, если арестуешь жулика.
– Да послушайте наконец, – пролепетал я, – это чистейшее недоразумение.
– Ха! – возгласил Диктатор.
– Я подумал, что это мой зонт.
– Вот в этом-то и состоит ваша беда, молодой человек, – изрек папаша Бассет. – Вы совершенно не способны уразуметь разницу между meum[2]и tuum[3]. Так и быть, на сей раз я отпущу вас с миром, но советую вести себя очень осмотрительно. Идемте, Родерик.
Они потопали прочь, но в дверях Диктатор еще раз смерил меня взглядом и снова издал свое "Ха!".
Можете себе представить, какое гнетущее впечатление произвел этот инцидент на человека с тонкой душевной организацией. Первым моим побуждением было плюнуть на теткину комиссию и поскорее домой, пропустить еще стаканчик живительного эликсира. Душа жаждала его, как та самая лань, которая желает к потокам воды, или как там еще сказано. Каким надо быть кретином, чтобы выйти из дому, приняв всего одну порцию! Я хотел уже слинять и со всех ног к животворящему источнику, но тут из задней комнаты вышел хозяин, впустив в лавку густую волну мясных запахов и рыжего кота, и обратился ко мне с вопросом, чем может служить. Увы, он напомнил мне о цели моего визита, и я ответил, что, насколько мне известно, у них в лавке продается сливочник работы восемнадцатого века.
