Укладываясь на ночлег, мы с комсоргом батальона младшим политруком Мишей Бойченко забрались в одну щель. Однако уснуть в этой щели нам так и не удалось. Мелкий песок сыпался со всех сторон, при малейшем движении назойливые песчинки попадали в глаза, уши, за воротник, в рот, и, как мы ни плевались, на зубах постоянно ощущался противный хруст. Кроме того, для Миши Бойченко эта щель была явно коротка. Поворочавшись с боку на бок и вдоволь наглотавшись песку, мы с руганью выскочили из этой неприветливой ямины, расстелили плащ-палатку под низкой густой кроной старой ели и наконец безмятежно уснули.
Да, Миша Бойченко! Это был совсем еще молодой, на лицо даже юный детина, росток — около двух метров, и гренадер в плечах. Характер имел хороший, человечный. До флегматичности спокойный, он был так же медлителен и неповоротлив в деле, но! — всегда уравновешен и никогда не поддавался панике. Такому бы офицеру да зенитный дивизион! Кадровый офицер, он был хорошо подготовлен в военном отношении, но для комсорга не подходил никак. Никакого комсомольского, а тем более юношеского задора в нем не было.
Не дождавшись противника, наша дивизия развернулась широким фронтом и двинулась на юг в предвидении встречного боя, на розыск врага. Первое, что мы встретили на своем пути, были руководители Мгинского района Ленинградской области, метавшиеся по лесам в поисках подходящих мест для закладки партизанских баз. Однако Мгинский район вскоре оказался ареной кровопролитных боев и надолго превратился в линию фронта двух воюющих армий, где для партизанского движения уже не оставалось места.
Наконец боевые части нашей дивизии обнаружили противника. Передовые части с ходу ударили по врагу, сбили с позиций и вошли в преследование. Все роты отдельного саперного батальона, в котором я служил, были распределены и приданы стрелковым полкам — в основном как минеры. Ко второй и третьей роте, где политруки послабее, комиссар батальона младший политрук Коваленко направил нас — меня и Бойченко. Мне была поручена третья саперная рота, где командиром был старший лейтенант Заболоцкий.
Напутствуя нас перед первым боем, комиссар батальона сказал:
— Ну вот, товарищи, пришел и наш час. Вы идете в первый бой с ненавистным врагом, с гитлеровскими захватчиками. Будьте мужественными и достойными воинами защитницы трудового народа — нашей доблестной Красной Армии!
Ответив дружным «Ура!», мы разошлись по своим полкам.
Не скажу, чтобы в этот момент меня одолевали какие-либо чувства восторга или страха, душевного подъема или уныния, боязни смерти или желания отличиться. Нет, об этом я не думал. Скорее всего, в этот момент в глубине сознания гнездилось чувство неизвестности. Отсутствовало полное представление о конкретных деталях войны — с чего она начинается, чем заполнен ее каждый день и каждая ночь, каждое утро и каждый вечер?
Ясно было одно: либо мы выдержим эту борьбу с фашизмом и разобьем его, либо погибнем — вопрос мог стоять только так.
РАСПРАВАБоевые части нашей дивизии успешно теснили противника и ушли далеко вперед. В поисках своего полка я вышел на господствующую высоту. Здесь скрещивались и разбегались в разные стороны шоссейные и грунтовые дороги. Прямо на юг уходило вдаль белое шоссе, слева от него за большой ровной поляной, прилепившись к густому лесу, стояла небольшая деревня Гайтолово, а еще левее, прямо на восток, особняком на возвышенном месте расположилась богатая деревня Тортолово. С высоты далеко просматривались окрестности. На южном направлении по обеим сторонам шоссе трещали автоматы и пулеметы, хлопали одиночные выстрелы из винтовок. Временами рвались ручные гранаты, с треском разрывались ротные и батальонные мины. Артиллерия с обеих сторон почему-то молчала. Но я видел, как наши артиллеристы энергично готовят огневые позиции. Неподалеку от шоссе на опушке осиновой рощи вырубали деревья перед стволами орудий, сооружали дерновые валы вокруг пушек, орудийные расчеты бегом подносили к орудиям ящики со снарядами, копали для них погреба. С правой стороны шоссе, почти рядом с кюветом связисты тянули телефонный кабель, навешивая его прямо на сучья деревьев, а на открытых полянах укладывали кабель в вырытые канавки и маскировали кусочками дерна и мхом.
Узнав у проходивших мимо штабных офицеров, где находится искомый мною полк, я быстро спустился с высоты и зашагал по шоссе. По дороге ко мне присоединилось несколько солдат и офицеров. Навстречу, с передовой, шли первые раненые, и мы, движимые любопытством, набрасывались на них с вопросами: «Ну как немцы? Где они?» На эти стереотипные вопросы одни пожимали плечами, другие со злостью огрызались: «Догонишь, так узнаешь, как немцы!»
В воздухе показался немецкий самолет-разведчик, и мы быстро сбежали с шоссе в лес. Пройдя два-три километра лесом, мы наткнулись на брошенные немцами позиции. Это были наскоро отрытые ячейки, пулеметные точки находились просто в круглых ямах, прикрытых скорее от солнца, чем от пуль и снарядов. Никакой системы обороны не было. По небрежности и бессистемности этих «фортификаций» было ясно, что обороняться здесь немцы никак не предполагали, ведь за три года войны им почти не приходилось встречать сопротивления.
Прошли еще несколько километров, и все чаще стали попадаться одиночные трупы зверски умерщвленных наших солдат, а потом и целые груды тел. Присмотревшись, мы увидели, что все эти люди были умерщвлены разными орудиями смерти. Вот свежая груда тел из пяти трупов, изуродованных самым зверским образом: разбиты головы, рассечены грудные клетки, выколоты глаза, вспороты животы, а у некоторых во рту остались торчать немецкие штыки. Поспешно отступая, немцы, как мы поняли, специально оставили на пути нашей армии эти трупы, чтобы устрашить нас, для чего самым зверским образом убивали военнопленных. Можно ли представить более дикое и глупое мнение немцев о нас, советских людях?
Вокруг трупов постепенно образовалась большая группа наших солдат и офицеров, с негодованием и удивлением рассматривавших первые следы «цивилизации» фашистов. Стихийно возник митинг. Здесь я впервые во всей полноте понял и ощутил свою миссию — миссию политрука. Она рождалась как протест против этой дикой расправы над обезоруженными пленными. Я говорил о нарушении международных конвенций и соглашений, разоблачая идеологию фашизма, ее бесчеловечность, и лица солдат постепенно становились все более суровыми, даже злыми. С негодованием и ненавистью к захватчикам расходились люди.
«НЕЧЕГО ВРЕМЯ ТЕРЯТЬ ПОНАПРАСНУ!»Догнали мы свой полк только вечером. И тут же получили приказ командира полка: заминировать шоссе и его обочины противотанковыми минами. Ожидалась танковая атака противника. Ночью мы задание выполнили. Однако к утру пришел новый приказ: разминировать шоссе, пойдут наши танки. Обрадовавшись такому обороту дела, мы с рассветом выползли на дорогу и принялись быстро снимать мины, относя их подальше в глубь леса. На нашу раннюю работу немцы не реагировали, очевидно еще спали, и мы, потеряв чувство осторожности, стали работать в полный рост.
Перед восходом подъехали три наших танка. Приглушив моторы, они остановились. Из открытого люка переднего танка выглянул офицер:
