Когда первый благородный порыв советников не даром есть свой хлеб, приобретаемый на валюту, был удовлетворен, они стали проявлять живой интерес к кандагарскому базару, где можно было отыскать все или почти все перечисленное в длинных списках, которыми их снабдили перед командировкой дальновидные жены. Редкие выезды за товарами проводились организованно, всем крепким коллективом, предварительно проинструктированным старшим о правилах поведения в городе, где представителям Советской страны полагалось вести себя достойно и ходить только группами по три-четыре человека. Перед первой поездкой в Кандагар не на работу, а в качестве богатых клиентов афганских торговцев, Дмитрий отвел в сторону Валеру и вежливо попросил его не тыкать в каждый предмет пальцем и не требовать моментального ответа на все возникающие вопросы, пообещав подробно рассказать обо всем увиденном по возвращении. Валера заверил, что будет вести себя сдержанно.
В Кандагаре Дмитрий бывал и раньше, но проездом, не успевая толком познакомиться ни с достопримечательностями, ни с базаром, который является опознавательной карточкой и неповторимым лицом каждого восточного города. Поэтому сейчас, сопровождая советников в качестве гида и переводчика, он подмечал то общее, что роднило Кандагар с другими афганскими городами, и то особенное, что выделяло его и делано совершенно непохожим на Кабул, Джелалабад или центры северных провинций страны. Первое, что бросилось в глаза, — это преобладание пуштунов среди городских жителей. На улицах не было видно ни хазарейцев, выполнявших самые тяжелые и грязные работы, ни туркмен, предлагавших перекинутые через плечо молельные коврики ручной работы, ни даже таджиков, составлявших едва ли не большинство купеческого сословия в других городах Афганистана. Лишь изредка встречались группами черноусые белуджи, опоясанные широкими кожаными ремнями с множеством заклепок, да выходцы из Индии — сикхи и индусы в туго повязанных чалмах, державшие, как и везде в Афганистане, одни из самых богатых лавок.
В большинстве дуканов,[5]как оказалось, цены были фиксированными. Не поторгуешься — не принято. Ответом первого же торговца-пуштуна на попытку Дмитрия сбить цену на заинтересовавший Владимира Ивановича отрез иранского текстиля стал взгляд исподлобья и нежелание продолжать разговор. Пришлось учесть этот урок и на время отказаться от славной кабульской привычки весело торговаться за каждый афгани.[6]Но кандагарский рынок сразу потерял для Дмитрия главное очарование восточного базара, которое заключается отнюдь не только в обилии и разнообразии товаров, а в общении, в возможности затрагивать любые темы как со знакомыми, так и чаще всего с незнакомыми людьми: интересоваться, как идут дела у хозяина лавки и прибыльна ли нынче торговля, обсуждать последние события в стране и за ее пределами, попивая предложенный гостеприимным торговцем ароматный чай, наблюдать, как изготавливается товар, и даже принимать в этом участие, взяв из рук хлебопека шмат раскатанного теста и собственноручно прилепив лаваш в горячем жерле танура.[7]Ключом к общению, его завязкой и бывает, как правило, вопрос о цене. А уж если ты сразу согласился с ней, то, по меньшей мере в Кабуле, моментально теряешь интерес и уважение торговца, который, конечно же, накинул к истинной цене товара процентов тридцать-сорок, но готов уступить его почти по себестоимости, лишь бы получить минимальный прибыток, но при этом время, проведенное им в дукане, прошло бы приятно за содержательной и душевной беседой с интересными людьми.
Побродив по базару, Дмитрий убедился, что не только твердая цена и нежелание кандагарцев общаться с первым встречным являются здешними отличительными чертами. Кандагар задержался в Средневековье дольше других афганских городов. Кроме территории генерал-губернаторства, центральной площади Чар-сук[8]и пересекавшей Кандагар с востока на запад главной городской магистрали, где большую часть составляли строения европейского типа, все остальное пространство было занято глинобитными постройками, выходившими на улицу глухими стенами без окон. Узкие кривые улочки с канавами посередине для стока грязной воды не имели табличек ни с названиями, ни с номерами домов, а дома — ни электричества, ни водопровода, ни канализации. Ширина улиц не позволяла использовать никакой другой транспорт, кроме гади[9]и осликов, на которых перевозили и грузы, и седоков. Лишь там, где в эти кварталы вклинивались торговые ряды базара, лавки купцов и ремесленников несколько оживляли пестротой выставленных на продажу товаров серо-желтое однообразие глинобитных стен.
Еще одна деталь весьма красноречиво характеризовала остановившееся в Кандагаре время — это отсутствие женщин с открытыми лицами. Если в Кабуле примерно половина представительниц слабого пола давно, еще с королевских времен, перешла на европейскую одежду, то здесь все они смотрели на мир сквозь затянутое кисеей окошечко чадры, скрывающей женщину с головы до пят. Да и не много было женщин на улицах. Казалось, что абсолютное большинство населения города — это мужчины и дети.
Общее впечатление от города было каким-то невеселым, и даже Дмитрию, как востоковеду, профессионально заинтересованному в том, чтобы знать как можно больше обо всех, даже неприглядных, сторонах жизни в Афганистане, встреча со Средневековьем в таком его обличии не доставила особого удовольствия.
Подпортил настроение и Валера, так и не совладавший со своим любопытством, несмотря на данное Дмитрию обещание. На перекрестке, где пришлось проталкиваться сквозь толпу афганцев в национальной одежде, он обратил внимание на двух мужчин, один из которых, оживленно жестикулируя, предлагал другому купить мальчика лет десяти. Валера схватил Дмитрия за рукав и, кивая в сторону торговавшихся мужчин, спросил:
— Здесь что, детей продают? Для чего?
Для чего здесь продают мальчиков, Дмитрий не хотел объяснять и попытался вырвать рукав из цепких рук Валеры. Но маленькой заминки хватило для того, чтобы продавец живого товара, клиент которого, обнаружив внимание иностранцев, сразу же скрылся в толпе, подскочил к Валере и начал предлагать мальчика на час или большее время, как того пожелают уважаемые господа. Дмитрий ответил за Валеру, застывшего в оцепенении, что ни его, ни его спутников мальчики не интересуют, на что вертлявый сутенер тут же предложил пройти в ближайший переулок и выбрать девушку. Дмитрий решительно развернулся и, уже сам схватив за рукав упиравшегося Валеру, продолжавшего испуганно повторять: «Чего ему надо, чего ему надо?» — потащил его, увлекая за собой советников прочь от начавшей проявлять нездоровый интерес к иностранцам толпы.
