И вот я в саду, только девочек там уже нет. Есть только я, без никого. Чей-то голос говорит:
— Aceituna.
Я поднимаю глаза. Это Марко Меккано. Открыл окно в своей комнате и высовывается наружу и ест оливку. Рядом с домом растет оливковое дерево, ну, на котором оливки. Марко Меккано срывает оливку с дерева, ест ее и плюется в меня. Уже не оливкой, а косточкой.
Я смотрю на дерево. Оно очень большое, и сад тоже большой, и там много деревьев. Самые лучшие — это оливковые, на которых растут оливки. Оливки — это такие ягоды, они похожи по вкусу на оливковое масло. Ветки дерева тянутся прямо в окно Марко Меккано, тянутся ему в рот, оливки растут у него во рту, а потом — в животе, он их ест и плюет в меня косточки, он как живой автомат, который стреляет косточками.
Я прячусь за деревом. Смотрю вверх, на Марко Меккано, который высунулся из окна и высматривает меня, только он меня не видит. Потому что я спрятался.
Где же девочки?
Выглядываю из-за дерева. Смотрю вверх, на Марко Меккано, только его уже нет.
Ну, где же девочки? Их уже нет. Я их не вижу и даже не слышу. И не чувствую, как они пахнут. Они, наверное, вообще не пахнут. Потому что они красивые. Симпатичные. Смотреть на девчонок — это как будто смотреть на цветы, и на солнышко, и на мороженое, и на маму. Я иду их искать. Куда же они подевались? Я сейчас разозлюсь. Они, наверное, прячутся от меня, как я прячусь от Марко Меккано, только он косточками плевался, а я косточками не плююсь, у меня даже нет косточек, чтобы плеваться. Эй, девчонки, вы где?! Тут в саду столько деревьев, за которыми можно спрятаться, и они где-то прячутся, эти девочки. Прячутся от меня за деревьями. Им меня видно, а мне их — нет. Они прячутся и смеются надо мной. А я их ищу, этих девочек, которые… Я что-то нашел.
Наклоняюсь, смотрю. Это такая девчоночья штучка, чтобы носить на руке. Украшение. Браслет. Очень красивый браслет, розовый с белым, как будто цветы и ракушки нанизаны на ниточку друг за другом. Я смотрю на него. Думаю, думаю, думаю. Стучу пальцем по лбу. И вот что я придумал: главное, это не что я нашел, а — где. Браслет лежит на дорожке, которая маленькая и отделяется от большой, где я сейчас. Я сворачиваю на маленькую дорожку и иду по ней. Ищу этих девочек, которые…
Я опять что-то нашел.
Это кукла, она тоже девчоночья. Все девчонки играют в куклы, в свои девчоночьи игры. Я поднимаю ее, смотрю. У нее голубые глаза, такие большие-большие. Чтобы лучше меня видеть. Только кукла, конечно, меня не видит, потому что она не живая, она игрушечная. Она вообще не настоящая. А я настоящий. Я опять думаю. Очень задумчиво думаю. Стучу пальцем по лбу. Потом кладу палец в рот. И вот что я придумал: все эти штуки — они девчоночьи, значит, их обронили те девочки. Значит, они были здесь. Они здесь играли, а потом ушли. Но, наверное, они где-то рядом. Я иду по дорожке, смотрю под ноги, а вдруг я еще что-то найду…
Вот, нашел.
Это трусики. Тоже девчоночьи. Девчоночьи — они точно такие же, как мальчишечьи, только красивее. На них узор из цветочков и такая смешная оборочка вместо резинки. Я поднимаю их. Думаю, думаю, думаю. Кладу палец в рот, так удобнее думать. А думать приходится очень задумчиво, очень-очень. Я знаю, что думать о трусиках, которые девчоночьи, это нехорошо, если мама узнает, она будет ругаться. Но как же не думать о трусиках, если вот они, трусики. Это девчоночьи трусики, значит, девчонки должны быть где-то поблизости. Только их нигде нет. Где они? — вот вопрос.
Может быть, в том деревянном домике?
Я подхожу к деревянному домику, тихо-тихо. Я не буду его трогать. Он весь деревянный, и можно занозить руку, и тогда будет больно, и придется бежать с плачем к маме. А мама возьмет металлический пинцет и достанет занозу. Потом посадит ее в саду, и из нее вырастет дерево. Потом дерево срубят, распилят на доски, а из досок построят деревянный домик.
Я не буду трогать его руками, ну, домик. Чтобы не занозиться. Лучше я заберусь на дерево. И я лезу на дерево, которое стоит рядом с домиком, лезу на самый верх, высоко-высоко. А потом лезу вниз и спускаюсь на крышу домика. Очень тихо, чтобы меня не услышали. Ложусь на живот. Ползу к самому краю. Свешиваюсь вниз головой и смотрю в домик.
Да, они там, эти девочки. В домике.
Только они перевернуты вверх ногами.
Э…
Я думаю, думаю, думаю.
Нет, они не перевернуты вверх ногами, это я висю… нет, вишу вниз головой, и поэтому мне кажется, что все перевернуто вверх ногами. Они сидят в домике, эти девочки, и разговаривают. Не перевернуто, а нормально. Когда вниз ногами и вверх головой. Мне все слышно, о чем они говорят. Потому что окно разбито, и они говорят громко. Первая спрашивает:
— А кем ты станешь, когда вырастишь?
— Ну, — отвечает вторая. — Когда я вырасту, я стану дамой. Из Дании. Да. Дамой из Дании.
— Но ведь ты не из Дании. — Громкая девочка говорит: — Ты отсюда. Ты не можешь быть дамой откуда-то из другого места. Потому что ты не оттуда.
— Я поеду туда. — Девочка, которая не из Дании, говорит: — И буду там жить долго-долго. А потом, когда я вернусь, я уже буду оттуда.
— Тебя мама не пустит.
— А вот и пустит. — Девочка, которая не из Дании, говорит: — Я буду старше, чем мама. Когда я вырасту.
— Не будешь старше. Когда ты вырастешь, твоя мама вырастет еще больше. — Громкая девочка говорит: — Так не бывает, чтобы кто-то был старше, чем мама.
— Мой дедушка старше, чем мама.
— Он потому что мужчина. — Громкая девочка говорит: — Мужчины всегда старше женщин. На два года старше. Всегда. Ты что, не знаешь? Ты вообще ничего не знаешь.
— Я знаю много чего.
— Например?
Девочка, которая не из Дании, говорит:
— Я буду королевой.
— Не будешь ты королевой. — Громкая девочка говорит: — Ты будешь бедной пейзанкой.
Еще одна девочка, третья, смотрит на громкую девочку и говорит:
— А кто такая пейзанка?
— Жена фермера, в деревне. — Громкая девочка смотрит на девочку, которая не из Дании, и говорит: — Вот кем ты будешь. Бедной женой фермера.
Девочка, которая не из Дании, качает головой.
— Я буду королевой. И я прикажу, чтобы тебя казнили. Повесили на веревке. И ты будешь висеть, пока твои глаза не превратятся в бриллианты. А когда они превратятся в бриллианты, я их выковыряю и продам. И куплю себе красивое платье. И выйду замуж. За храброго рыцаря, который съедобный. Нет, не съедобный. С хорошим вкусом.
— Не выйдешь ты замуж за рыцаря. — Громкая девочка говорит: — Потому что ты будешь уродиной. И рыцарь, который с хорошим вкусом, тебя испугается и убежит. И ты останешься старой девой. А потом выйдешь замуж за какого-нибудь отшельника.
Третья девочка, которая редко когда говорит, смотрит на громкую девочку и спрашивает:
