— Отлично, — рявкнул я, забирая том из рук Ванессы и ставя его обратно на полку, — теперь пойдем!
— Что все это означает? — еще раз спросила Холт. когда мы очутились на улице.
— Я показывал тебе, как общаться с духами, — ответил я, устремляясь на аллеи Гринвичского парка.
— Да брось ты! — усомнилась Холт.
— Послушай, — сказал я, — как и всем, кто взыскует Истины, тебе еще предстоит понять: то, что кажется непостижимым глазам профана, оказывается очень будничным для взгляда посвященного. И Шопенгауэр, и тот, кто перевел его книгу, мертвы — иными словами, ты только что получила послание из мира духов. Те, кто еще не рожден, также суть духи, и, написав книгу, ты сможешь вступить в общение с ними!
Мои аргументы не особенно убедили Ванессу — ей предстояло еще многому учиться. Я вел Холт к Холму Одинокого Дерева, ветер развевал ее длинные каштановые волосы и она выглядела просто шикарно. Мы сели на одну из парковых скамеек, предназначенных для посетителей. Я приказал Холт лечь и положить голову мне на колени.
— А сейчас мы немного займемся Сексуальной Магией, — проурчал я. — Не волнуйся, если кто-нибудь появиться, я наложу на него заклятье. Ложись на живот и отсоси у меня.
— Я не буду! — проскрипела Ванесса. — Кто-нибудь пройдет мимо и засечет нас!
— Не волнуйся! — заверил ее я. — Я же сказал, что наложу на них заклятье. Делай, что я говорю, и все будет в порядке.
Холт захихикала и извлекла мой болт из ширинки. Он взяла орудие за основание и принялась посасывать головку. Я же взирал на то, что некогда называлось Новиомагусом и на видневшийся за ним вдали лондонский Сити. Я расслабился и старался ни о чем не думать. Я хотел погрузиться в пучины моей души и вырвать оттуда все, что поместили в нее помимо моей Воли. Я нимало не удивился, когда появились три музы, также как появились они перед Астреей, Королевой-Девственицей, четыре века тому назад. Хотя, конечно, я сомневаюсь, чтобы музы, явившиеся Глориане, были облачены в бейсболки и джинсы.
— Они увидят нас! — воскликнула Холт, одновременно поднимая голову.
— Не волнуйся! — прохрипел я, прижимая ее голову обратно к моему лобку. — Сейчас наложу на них заклятье!
Подростки шли, обмениваясь шуточками о какой-то их общей знакомой; они были настолько увлечены разговором, что даже не заметили, как Несс отсасывает у меня. Я извлек "Religio medici" Томаса Броуна из кармана и начал читать вслух с первой попавшейся страницы.
— "Нет спасения для тех, кто не уверовал во Христа, — бубнил я, — что наполняет мое сердце печалью за всех честных праведников и философов, нашедших свою кончину прежде Боговоплощения. Как они, наверное, удивились, когда их поэтические видения предстали пред ними наяву и измышленные ими фурии обернулись чертями, терзающими плоть их!"
Тут три паренька заметили меня, посмотрели друг на друга, не сговариваясь, повернулись и пустились наутек, убежденные в том, что наткнулись на опасного психа.
— "Как должно быть потрясены они были, выслушав историю Адама, — вопил я вслед убегающим малолеткам, — и, узнав, что им суждено страдать за того, о чьем существовании они даже и не подозревали: те, кто выводили свой род от богов, оказались жалкими потомками грешного человека!"
Я бросил взгляд на Холт, на сию новую Еву, тело которой было распростерто передо мной. Я знал, что я вот-вот кончу, и что у меня пока еще нет желания потянуть Холт за волосы для того, чтобы сперма брызнула ей в лицо. Время еще не пришло. Ванесса была слишком тощей, ее еще предстояло откормить до нужной кондиции. Во многих примитивных обществах девочек, достигших половой зрелости, заставляли поститься из врожденного страха перед менструальной кровью. Богиню же следовало утучнить перед тем, как совершить очистительный ритуал и принести ее в жертву.
— Приди, Белимот! — простонал я, извергая семя. — Приди и прими презренного!
Когда девушка подвела меня к дубу королевы Елизаветы, я почувствовал себя не в своей тарелке. Я пытался собрать свою волю в кулак и вспомнить то, что только что произошло, я хотел, чтобы мое сознание вновь обрело контроль над моими многочисленными жизнями. Различные события постепенно начинали вновь собираться в единую картину. Я чувствовал себя главным героем в фильме, который я однажды снял. Это герой был частным сыщиком, страдающим шизофренией. Это была вторая моя картина в стиле «нуар». Действие происходило в Лондоне; героя наняли раскрыть преступление, которое он сам совершил, находясь в бессознательном состоянии, вызванном расщеплением психики. На премьере сценарист напился вдрызг и рассказывал всем, что главного героя он списал с меня. Только теперь, когда глумливый юмор князей мира сего открылся, наконец, мне, я понял, как зло надо мною пошутили в тот вечер, пользуясь моим неведением.
— Кевин, — воскликнула девушка, прижимаясь ко мне, — с тобой все в порядке?
— Я не Кевин, — прошипел я. — Я — Филипп.
— Но это же глупо! — возмутилась моя спутница. — Пару недель назад, когда я столкнулась с тобой на Гринвич-Черч-стрит, ты утверждал, что тебя зовут Джон. Но это что — мне пришлось напомнить, что меня зовут Ванесса, поскольку ты настаивал, что мы не знакомы.
— А что было дальше? — спросил я.
— Я решила, что это что-то вроде испытания, — призналась Ванесса. — А затем ты привел меня на квартиру и утверждал, что другой у тебя нет, хотя я уже бывала в твоей норе в Брикстоне.
— А смогла бы ты снова найти это место? — поинтересовался я.
— Да без труда, — отозвалась Несс, — там, рядом еще газетный киоск.
Мы вышли из парка и направились в центр Гринвича. Ванесса показала мне дверь квартиры, но, как и следовало ожидать, она была заперта. Мы пошли к реке и стали смотреть на сады Собачьего Острова. Мы шли вдоль Темзы, по крайней мере там, где к берегу можно было приблизиться, двигаясь в направлении Дептфорда. Вдоль берега высились плавучие дома и промышленные сооружения. Мы достигли аллеи, и пошли по ней в сторону ворот. Кругом росли какие-то колючие кусты, а на поверхности воды плавно покачивались использованные одноразовые шприцы.
Я смотрел на реку, когда Несс обняла меня и поцеловала. Я опустил правую руку в карман и извлек оттуда связку ключей, два из которых были от моей квартиры в Брикстоне, а остальные, как я инстинктивно чувствовал — от иных тайных врат. Я взял мою спутницу за руку и повел ее обратно к двери, которая еще двадцать минут назад представлялась мне непреодолимым барьером. Я попробовал открыть замок подъезда, и он поддался. Два других ключа распахнули перед нами дверь квартиры на втором этаже. Берлога оказалось неубранной; на книжной полке стояло несколько книг, в шифоньере — немного одежды. Молоко в холодильнике прокисло. Я поднял монографию "Политическая философия Бакунина: научный анархизм", которая лежала на полу. Книга была открыта на странице девяносто один. Рядом с названием главы "Бунт против природы Вселенной невозможен" кто-то написал на полях, что "Единственный необходимый бунт — это бунт против естественного закона смерти, который алхимики считали ненужным помрачением вселенского света. Тайна философского камня заключалась именно в его способности давать душе бессмертие".
