Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
Легкую, как перышко,
Твердую, как древо,
Понесем ее в могилу,
Спящую царевну.
Твердую, как древо,
Холодную, как льдышка,
Положим ее в землю
В гроб с тяжелой крышкой.
Твердую, как древо,
Легкую, как перышко,
Навсегда оставим здесь
Черной ямы сторожем.
Кончики девчоночьих указательных пальцев поднимают твердое, застывшее, смертельно удивленное тело без малейших усилий, словно это полый стебелек, фигурка из пемзы или пенопласта.
Нет уж, лучше не попадать в этот круг; лучше двигаться самой, чем чтобы двигали тебя, лучше колдовать, чем поддаться заклятию, лучше быть живым, чем мертвым, пусть даже понарошку. А вдруг бы однажды какая-нибудь из них не очнулась от транса и навсегда осталась такой застывшей и отсутствующей, с закрытыми глазами, ни живая, ни мертвая? Вдруг бы не вернулась из этого путешествия и для других обратилась в предмет, вроде отломанной ветки, камня в ручье? Но все они возвращаются. Садятся и моргают, нездешние.
Это выглядело забавно, поэтому остальные разражались смехом и игра заканчивалась. Та, что была в центре круга, шла домой последней, со смутным ощущением, будто ее использовали: как случайного зрителя, которого гипнотизер вытащил на сцену и заставил выполнять дурацкие команды. Она медлит и дуется, но когда девочки вместе спускаются в деревню, все уже в порядке, все изгнано из памяти.
Но на нее ни разу не выпало, так что она не знала, каково это — лежать в центре и становиться невесомой. Представляла себе это вроде сна. А сон редко бывает сплошным темным небытием, обычно в нем что-нибудь происходит, просто непохожее на то, что случается наяву. Невероятное оказывается очевидным, а время скачет и кувыркается. Так что, наверное, и знания тогда другие — ни к чему не пригодные, бесполезные. Может, и тело в центре круга, тело, которое способны поднять девчоночьи пальчики, ведет себя совершенно естественно, как и надо. Словно дыхание трупа: немыслимое, но логичное. Она снова чувствует на пальцах его вес, тяжесть, противоречащую себе самой — тяжесть и легкость одновременно.
Утром она просыпается сразу, резко — открывает глаза и видит серый свет, размывающий морщины и трещины на потолке в однородную перламутровую массу. Должно быть, очень рано.
Она слышит, как хлопает дверь и с трудом заводится мотор. Долго хрипит, потом стихает. И так несколько раз; наконец, к ее облегчению, срабатывает, и звук постепенно удаляется.
Проснувшись, она всегда прислушивается к стуку сердца — все ли в порядке, бьется ли оно и как. Касается тела — не распалось ли чудесным образом за ночь, — но теперь ей так приятно лежать навзничь, неподвижно, что даже не хочется шевелить рукой, класть ее на грудь. Вид однородной поверхности потолка успокаивает; руки все еще спят на жесткой накрахмаленной простыне. Она вспоминает.
Ее зовут Ида Март. Возраст — пятьдесят четыре года. Прописана: Варшава, улица Адама Плуга, 89, кв. 21. Идентификационный номер 50012926704. Слава Богу!
Осторожно скрипит дверь, и женщина слышит мелкий перестук шагов — словно тиканье часиков. Не открывая глаз, чувствует на лице теплое дыхание. Тот белый пес. Небось смотрит на нее, дышит в щеку. Ида не реагирует, и пес тихонько отходит. Она лежит еще мгновение и постепенно осознает, где находится. Обнаруживает, что спала в колготках и блузке, а юбка валяется на полу. Вид этой юбки — из толстой серой шерсти, дорогой и модной, косого кроя, выгодно подчеркивающей фигуру, — навевает какое-то неприятное воспоминание, какая-то мысль стучится в голову, а Ида защищается от нее, заслоняется и прячется.
Около дома сидят родители. Отец, не глядя на нее, сматывает в клубки шерсть. Мать молодая, похожа на Майю, словно бы взрослая Майя — чужая, вечно отсутствующая. «Ты никогда не приезжаешь, мы тебя уже почти забыли», — укоризненно говорит она. Обиженно встает и уходит в дом. Ида идет следом, смотрит матери в спину, но ей кажется, будто та пытается убежать. Она принимается кружить по комнатам, обращающимся вдруг в бесконечную анфиладу. Внезапно Иду охватывает страх — она вспоминает, что оставила во дворе Майю, свою маленькую дочку. Она хочет вернуться, выбраться из этого лабиринта, но не знает как. Все окрашивается в синий цвет.
2
Ида слышит скрип двери и шепот, потом тихий упрек, обращенный к собаке: «Не ходи туда, спускайся вниз!» Кто-то осторожно подходит к ее кровати, садится на краешек. Ничего не поделаешь, придется открыть глаза.
Мужчина стоит в дверях с выражением печальной озабоченности на лице. Ольга — это она сидит на кровати — улыбается, маленькая, смуглая и сморщенная, в чертах ее есть что-то беспокойно асимметричное.
— Ты, детка, целый день спала, уже темнеет, и Адриану пора ехать, а он бы хотел тебя осмотреть. Вдруг что-нибудь сломано. Тогда придется вызвать врача, Адриан-то ветеринар. А впрочем, какая разница… Можно ему войти? — Не дожидаясь ответа, она зовет: — Иди сюда, Ад.
Появляется молодой мужчина — светловолосый, невысокий, на лице испарина, словно он спешил или бежал по лестнице. Примерно ровесник Майи, лет тридцати. На нем толстый шерстяной свитер, белый с голубым. Редеющие волосы прилипли ко лбу. Адриан сконфуженно улыбается, ни на кого не похожий, посторонний. Молодой. Смотрит на Иду со сдержанным любопытством. Затем профессионально заглядывает ей в глаза, оттянув нижние веки, поднимает и опускает руки, ощупывает живот. Велит сесть и пошевелить ногами. Последить взглядом за его пальцем. Иду смущает этот осмотр — как всегда, ведь все врачи — молодые мужчины, самые чуждые существа из возможных.
— Похоже, с вами все в порядке, — говорит наконец ветеринар; у него высокий голос. — Испугались, да? Вы не вставайте, полежите.
— Сама не знаю, как я себя чувствую. Пожалуй, не в своей тарелке.
— Естественно, ничего удивительного, это от стресса, само пройдет.
— Я бы хотела вызвать полицию, машина чужая.
— Да, надо этим заняться. Может, завтра?
— А сегодня? Вытащить бы ее.
— Сегодня уже поздно. И потом все равно снегопад. Но это же не к спеху, правда? Завтра я опять тут буду. И послезавтра.
— О, да я только проездом.
— Понимаю.
Мужчина смотрит на Иду с улыбкой, словно на ребенка, с которым играет «в доктора». Словно не верит ей. На прощание забавно качает головой и торопливо выходит. Энергично сбегает на первый этаж — его топот и скрип снега под ногами еще доносятся с улицы, потом слышен хрип мотора. Машина заводится с третьей попытки. Ольга подает гостье старый клетчатый халат, и женщины спускаются вниз, в кухню.
— Он ветеринар, — говорит старушка и ставит перед Идой кружку горячего молока, с явным удовольствием вливает туда мед. — В городе у него клиника. У тебя есть дети, семья?
Мед стекает тоненькой ниточкой и исчезает в белом.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
