«Просто я устала до смерти… вот в чем дело», — сказала она себе, когда с радостью обнаружила, что уже находится одна в своей комнатке. И она искренне верила, что все дело именно в этом.
Но на следующий вечер радость забила в ее сердце струей, словно из какого-то неведомого тайного источника, когда она увидела Гилберта, вышедшего из Леса Призраков и шагающего по старому бревенчатому мостику своей обычной, быстрой и уверенной походкой. Значит, Гилберт все-таки не собирался провести этот последний вечер с Руби!
— У тебя усталый вид, Аня, — заметил он.
— Да, я устала и, что еще хуже, раздражена. Устала, потому что весь день шила и упаковывала чемодан. А раздражена, потому что за этот день у нас успели побывать шесть соседок. Они хотели попрощаться со мной, и каждая умудрилась сказать что-нибудь такое, что, кажется, отнимает у жизни все краски и оставляет ее серой, мрачной и безрадостной, словно ноябрьское утро.
— Старые злыдни! — таков был краткий и выразительный комментарий Гилберта.
— О нет, — сказала Аня серьезно. — И в этом вся беда. Если бы это были старые злыдни, меня не очень волновало бы то, что они говорят. Но все это были милые, по-матерински заботливые, добрые души, которые любят меня и которых люблю я, и именно поэтому я придала тому, что они сказали или на что намекнули, такое, быть может, чрезмерное значение. Они дали мне понять, что, по их мнению, это чистое безумие с моей стороны — ехать в Редмонд и пытаться получить степень бакалавра гуманитарных наук, и теперь я сама не перестаю задавать себе вопрос, а не правы ли они. Миссис Слоан со вздохом выразила надежду, что у меня хватит сил пройти весь университетский курс, и я сразу же увидела себя в конце третьего года учебы безнадежной жертвой первого истощения. Миссис Райт, жена Эбена Райта, заметила, что четырехлетнее пребывание в Редмонде, вероятно, обойдется в ужасную сумму, и я окончательно убедилась, что непростительно с моей стороны выбрасывать деньги Мариллы и мои собственные сбережения на такую прихоть, как учеба в университете. Миссис Белл выразила надежду, что я не допущу, чтобы университет испортил меня, как это бывает с некоторыми, и я почувствовала полную уверенность в том, что за четыре года учебы в Редмонде превращусь в совершенно невыносимую особу, которая убеждена, что знает все на свете, и смотрит сверху вниз на всех и вся в Авонлее. Миссис Райт, жена Илайши Райта, предположила, что девушки в Редмонде, особенно те, которые постоянно живут в Кингспорте, «очаровательны и невероятно модно одеваются», и выразила надежду, что я буду чувствовать себя среди них непринужденно, и я увидела себя униженной, стеснительной, безвкусно одетой деревенской девушкой, шаркающей по великолепным университетским залам в ботинках с окованными носками.
Аня закончила фразу смехом, слившимся с невеселым вздохом. Для ее чувствительной натуры всякое неодобрение было тяжким грузом, даже неодобрение, выражаемое теми людьми, к мнению которых она относилась без большого почтения. На некоторое время жизнь потеряла для нее свою прелесть, а ее честолюбивые стремления угасли, как задутая свеча.
— Но тебя не должно волновать то, что они говорят, — возразил Гилберт. — Ты же прекрасно знаешь, как ограничен их кругозор, при всех их несомненных достоинствах. Делать что-либо, чего они никогда не делали, — anathema maranatha[7] . Ты первая из девушек в Авонлее едешь учиться в университет; а тебе известно, что всех первооткрывателей считают безумцами.
— О, я знаю это. Но чувствовать — это совсем не то же самое, что знать. Мой здравый смысл говорит мне все, что ты можешь сказать, но бывают минуты, когда здравый смысл не властен надо мной. Общепринятые вздорные понятия овладевают моей душой. Право, у меня едва достало духу закончить упаковку чемодана, после того как миссис Райт ушла.
— Ты просто устала, Аня. Забудь обо всем, пойдем прогуляемся. Побродим по лесу за болотом. Там должно быть что-то, что я хотел бы показать тебе.
— Должно быть? Ты не уверен, что оно там есть?
— Не уверен. Я знаю только, что это должно быть там, судя по тому, что я видел весной. Пойдем. Представим, что мы снова стали детьми, и отправимся вслед за вольным ветром.
И они весело двинулись в путь. Аня, помня о неприятностях предыдущего вечера, была очень мила с Гилбертом, а тот, учась мудрости, старался быть ни кем иным, как только школьным другом.
Из окна кухни Зеленых Мезонинов за ними наблюдали миссис Линд и Марилла.
— Хорошая из них когда-нибудь выйдет пара, — одобрительно заметила миссис Линд.
Марилла чуть поморщилась. В глубине души она надеялась, что так и произойдет, но слушать, как миссис Линд ведет об этом свои пустые и праздные речи, было неприятно.
— Они еще дети, — отозвалась Марилла отрывисто.
Миссис Линд добродушно засмеялась:
— Ане восемнадцать; я в этом возрасте была замужем. Мы, старики, Марилла, склонны думать, что дети никогда не вырастают. Вот что я вам скажу, Аня — молодая женщина, а Гилберт — мужчина, и он боготворит самую землю, по которой она ступает. Он отличный парень, и Ане не найти лучше. Надеюсь, она не вобьет себе в голову никакой романтической чепухи, пока будет в Редмонде. Я не одобряла и не одобряю этого совместного обучения, вот что я вам скажу. И не верю, — заключила она торжественно, — что студенты в таких учебных заведениях занимаются чем-либо, кроме флирта.
— Ну, им приходится еще и учиться, — улыбнулась Марилла.
— Очень мало, — презрительно фыркнула миссис Рейчел. — Однако Аня, я думаю, будет учиться. Она никогда не была ветреной кокеткой. Но, скажу я вам, не ценит она Гилберта Блайта, как он того заслуживает. О, я знаю девушек! Чарли Слоан тоже сходит по ней с ума, но я никогда не посоветовала бы ей выйти за кого-то из Слоанов. Конечно, Слоаны — хорошие, честные, уважаемые люди. Но, в конце концов, они всего лишь Слоаны.
Марилла кивнула. Посторонний человек, вероятно, счел бы утверждение о том, что Слоаны — это Слоаны, не слишком вразумительным, но Марилла поняла. В каждой деревне есть такая семья — хоть они и хорошие, честные, заслуживающие уважения люди, но Слоаны они есть и всегда ими останутся, пусть даже заговорят гласом ангелов.
К счастью, Гилберт и Аня даже не подозревали, что вопрос об их будущем уже окончательно решен миссис Линд. Они неторопливо шагали среди Теней Леса Призраков. На холмах за опушкой под светлым, почти прозрачным небом с легкими голубыми и розовыми облачками грелись в янтарном сиянии солнца сжатые поля. В отдалении отсвечивали бронзой еловые леса, а их длинные тени ложились полосами на верхние луга. А здесь, в Лесу Призраков, напевал среди мохнатых еловых лап ветерок, и были в его песне нотки осенней грусти.
— Теперь этот лес и в самом деле населен призраками — старыми воспоминаниями, — сказала Аня, наклоняясь, чтобы сорвать длинный папоротник, обесцвеченный до восковой белизны ночными заморозками. — Мне кажется, что маленькие девочки, Диана и Аня, по-прежнему играют здесь и часто сидят в сумерки у Ключа Дриад, назначая встречи выдуманным призракам. Знаешь, я до сих пор не могу пройти в сумерки по этой дорожке без того, чтобы хоть на миг не содрогнуться от страха. Был здесь один призрак, наводивший особенный ужас: дух убитого ребенка, который мог подкрасться к тебе сзади и всунуть свои холодные пальцы в твою ладонь. Признаюсь тебе, что и по сей день, приходя сюда после наступления сумерек, я не могу не представлять себе его мелкие, крадущиеся шаги за моей спиной. Я не боюсь ни Белой Дамы, ни безголового человека, ни скелетов, но думаю, что было бы лучше, если бы моя фантазия никогда не порождала этот дух ребенка. Как рассердила тогда Мариллу и миссис Барри вся эта история, — заключила Аня, улыбаясь своим воспоминаниям.
