Лидочка встрепенулась, часто-часто замигала и провела пальцами по лбу.
— Что?
— Я говорю — чайку налить вам еще?
— Да нет, спасибо… — Она засмеялась как ни в чем не бывало. — А то я лопну. Надо фигуру беречь.
— О да! — сказал Малянов с повышенной галантностью. — Такую фигуру, несомненно, надо беречь. Может быть, ее стоит даже застраховать…
Она мельком улыбнулась и, повернув голову, через плечо посмотрела во двор. Шея у нее была длинная, гладкая, разве что несколько худая. У Малянова создалось еще одно впечатление, а именно, что эта шея создана для поцелуев. Равно как и ее плечи. Не говоря уже об остальном. Цирцея, подумал он. И сразу же добавил: впрочем, я люблю свою Ирку и никогда в жизни ей не изменю…
— Вот странно, — сказала Цирцея. — У меня такое ощущение, будто я все это уже когда-то видела: эту кухню, этот двор… Только во дворе было большое дерево… У вас так бывает?
— Конечно, — сказал Малянов с готовностью. — По-моему, это у всех бывает. Я где-то читал, это называется ложная память…
— Да, наверное, — проговорила она с сомнением.
Малянов, стараясь не слишком шуметь, осторожно прихлебывал горячий чай. В легкой трепотне явно возник какой-то перебой. Словно заело что-то.
— А может быть, мы с вами уже встречались? — спросила она вдруг.
— Где? Я бы вас запомнил…
— Ну, может быть, случайно… где нибудь на улице… на танцах…
— Какие могут быть танцы? — возразил Малянов. — Я уже забыл, как это делается…
И тут они оба замолчали, да так, что у Малянова даже пальцы на ногах поджались от неловкости. Это было то самое отвратительное состояние, когда не знаешь, куда глаза девать, а в голове, как камни в бочке, с грохотом пересыпаются абсолютно неподходящие и бездарные начала новых разговоров. „А наш Калям ходит в унитаз…“ Или: „Помидоров в этом году в магазинах не достать…“ Или: „Может быть, еще стаканчик чайку?“ Или, скажем: „Ну, а как вам нравится наш замечательный город?..“
И Малянов осведомился невыносимо фальшивым голосом:
— Ну, а какие же у вас, Лидочка, планы в нашем замечательном городе?
Она не ответила. Она молча уставилась на него круглыми, словно бы от крайнего изумления глазами. Потом отвела взгляд, сморщила лоб. Закусила губу. Малянов всегда считал себя скверным психологом и в чувствах окружающих, как правило, ничегошеньки не понимал. Но тут он с совершенной ясностью понял, что его незамысловатый вопрос оказался прекрасной Лидочке решительно не под силу.
— Планы?.. — пробормотала она наконец. — Н-ну… Конечно… А как же… — Она вдруг словно бы вспомнила. — Ну, Эрмитаж, конечно… импрессионисты… Невский… И вообще, я белых ночей никогда не видела…
— Малый туристский набор, — сказал Малянов торопливо, чтобы ей помочь. Не мог он видеть, когда человеку приходится врать. — Давайте я вам все-таки чайку налью… — предложил он.
И снова она засмеялась как ни в чем не бывало.
— Димочка, — сказала она, очень мило надувши губки. — Ну что вы ко мне пристаете с этим вашим чайком? Если хотите знать, я этого вашего чая вообще никогда не пью… А тут еще в такую жару!
— Кофе? — предложил Малянов с готовностью…
Она была категорически против кофе. В жару, да еще на ночь, не следует пить кофе. Малянов рассказал ей, что на Кубе только и спасался кофе, а там жара тропическая. Он объяснил ей действие кофеина на вегетативную нервную систему. Заодно он рассказал ей, что на Кубе из-под мини-юбки должны быть видны трусики, а если…»
4. «…потом он налил еще по фужеру. Возникло предложение выпить на „ты“. Без поцелуев. Какие могут быть поцелуи между интеллигентными людьми? Здесь главное — духовная общность. Выпили на „ты“ и поговорили о духовной общности, о новых методах родовспоможения, а также о различии между мужеством, смелостью и отвагой. Рислинг кончился, Малянов выставил пустую бутылку на балкон и сходил в бар за „каберне“. „Каберне“ было решено пить из Иркиных любимых бокалов дымчатого стекла, которые они предварительно набили льдом. Под разговор о женственности, возникшей из разговора о мужестве, ледяное красное вино шло особенно хорошо. Интересно, какие ослы установили, будто красное вино не следует охлаждать? Они обсудили этот вопрос. Не правда ли, ледяное красное особенно хорошо? Да, это несомненно так. Между прочим, женщины, пьющие ледяное красное, как-то особенно хорошеют. Они становятся где-то похожи на ведьм. Где именно? Где-то. Прекрасное слово — „где-то“… Вы где-то свинья. Обожаю этот оборот. Кстати, о ведьмах… Что такое по-твоему брак? Настоящий брак. Интеллигентный брак. Это — договор. Малянов снова наполнил бокалы и развил эту мысль. В том аспекте, что муж и жена в первую очередь друзья, для которых главное — дружба. Искренность и дружба. Брак — это дружба. Договор о дружбе, понимаешь?.. При этом он держал Лидочку за голую коленку и для убедительности встряхивал. Возьми нас с Иркой. Ты знаешь мою Ирку…
В дверь позвонили.
— Это еще кого бог несет? — удивился Малянов, поглядев на часы. — По-моему, у нас все дома.
Было без малого десять. Повторяя: „У нас, знаете ли, все дома…“, он пошел открывать и в прихожей, конечно, наступил на Каляма. Калям вякнул.
— А-а, провались ты, сатана!.. — сказал ему Малянов и открыл дверь.
Оказалось, что это сосед пожаловал, шибко секретный Снеговой Арнольд Палыч.
— Не поздно? — прогудел он из-под потолка. Огромный мужик, как гора. Седовласый Шат.
— Арнольд Палыч! — сказал ему Малянов с подъемом. — Какое может быть „поздно“ между друзьями? Пр-рошу!
Снеговой заколебался было, видя этот подъем, но Малянов схватил его за рукав и втащил в прихожую.
— Очень, очень кстати… — говорил он, таща Снегового на буксире. — Познакомитесь с прекрасной женщиной!.. — обещал он, заворачивая Снегового в кухню. — Лидочка, это Арнольд Палыч! — объявил он. — Сейчас я еще один бокал… и бутылочку…
Перед глазами у него, надо сказать, уже немножко плыло. И если честно, то даже не немножко, а основательно. Пить ему больше не следовало, он себя знал. Но очень хотелось, чтобы все было хорошо, дружно, чтобы все всем нравилось. Пусть они друг другу понравятся, растроганно думал он, покачиваясь перед открытым баром и таращась в желтоватые сумерки. Ему все равно, он холостяк. А у меня Ирка!.. Он погрозил пальцем в пространство и полез в бар.
Слава богу, он ничего не разбил. Но когда он приволок бутылку „Бычьей крови“ и чистый бокал, обстановка на кухне ему не понравилась. Оба молчали и курили, не глядя друг на друга. И почему-то лица их показались Малянову зловещими: зловеще-красивое, яркое лицо Лидочки и зловеще-жесткое, лишайчатое от старых ожогов лицо Снегового.
— Что смолкнул веселия глас? — бодро вопросил Малянов. — Все на свете вздор! Есть только одна роскошь на свете — роскошь человеческого общения! Не помню, кто это сказал… — Он откупорил бутылку. — Давайте пользоваться этой общностью… э… роскошью…
