Семенов представил, как «наказали» провинившегося телохранителя, и поежился.
— А здесь я уже старая, усатая, с женой президента, — продолжала Роза. — Она ко мне часто приезжала, советовалась, спрашивала. Хорошая женщина была, добрая. Очень она за народ переживала. Я ей говорю, мол, ты о себе подумай, спроси меня чего-нибудь, а она все о политике…
— Послушайте, Роза Петровна, а вот эти…
— Ты хочешь спросить про усы? Спрашивай, не стесняйся. Я же уже бабка давно, старуха. С усами или без, какая разница, мужчины давно на меня не заглядываются. По молодости — это да, брила тайком, обесцвечивала, даже на эпиляцию ходила с уколами. Но только сбрею усы, чувствую, сила моя уже не та. Моя мать так и говорила, ты, мол, выбери, что для тебя важнее, мужики или дар твой. Она по молодости тоже такая шалунья была, с дочкой Брежнева на короткой ноге, к Андропову на беседы ездила. Так-то!
Семенов и раньше слышал кое-что о Розе Алмазовой. Известная была гадалка среди жен видных политиков и в столичном бомонде. В очередь к ней на прием за месяц записывались, только за одну беседу по штуке баксов отваливали, а уж за гадание или снятие сглаза, порчи — по особому тарифу.
Цыганка редко ошибалась в определении прошлого — настоящего — будущего. Еще бы, на нее работала целая сеть осведомителей, психологов, аналитиков. Схема была стандартная: приезжает к ней на прием жена крупного политика или олигарха, с проблемами, естественно. А какие у них проблемы? Либо муж охладел и на службе все чаще задерживается, с секретаршами молодыми до поздней ночи работает, либо покой потерял оттого, что конкуренты его одолевают. В ожидании приема сидят они в шикарном зале с напитками и фонтаном, с холуями предупредительными, а рядом такие же женщины обеспокоенные. Ну как тут не поделиться женским горем? Разумеется, все откровения пишутся на пленку, тут же в ход идут секретные и очень полные досье, тут же подключаются психологи, аналитики, и к приему Роза была готова обычно во всеоружии.
Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что и сама Роза обладала неким даром…
Но дар — даром, однако и он не уберег Розу от гнева сильных мира сего, а может, просто где-то ошиблась она и влезла в игру, куда простым смертным вход заказан…
— Вижу, что не просто так ты пришел ко мне, апостол. Что-то гложет тебя, верно? Хочешь, погадаю?
— Куда уж мне, — улыбнулся Семенов. — У тебя, я слышал, один прием на штуку баксов тянет.
— Бывало и больше! — не осталась в долгу старуха. — Но хорошим людям иногда хочется помочь бесплатно.
— Иногда?
— Да, иногда. Знаете, Сергей, жизнь — странная штука и многому учит. К примеру, тому, что некоторым хорошим людям лучше не знать своего будущего. Вот была у меня одна знакомая певица, да ты ее наверняка слышал. У нее гениальность на лице была написана, голос ангельский, все данные оперной певицы, звезды оперы, понимаете? Я видела ее в ослепительном платье на сцене «Ла Скала» и сотни букетов, летящих к ее ногам. Но перед этим я видела годы учебы в консерватории, изнурительные занятия и репетиции, общагу с обшарпанными стенами, учителей-изуверов, сутолоку метро и неоплаченные счета за телефон.
Но девочка решила по-другому: ей очень понравился финал моих видений, но совершенно не заинтересовал путь, к этому ведущий. Она решила изменить свою судьбу, и она сделала это. Ее клипы крутили по всем телеканалам, ей вручали премии, какие-то граммофоны, гастроли, концерты на стадионах. Она мне как-то позвонила пьяная совсем и сказала, что, мол, старая грымза, ошиблась ты. Где же твоя судьба? Никакого метро и обшарпанной общаги, никаких занятий, езжу в собственном «мерсе»…
Но судьбу не обманешь, судьба жестоко мстит человеку, решившему пойти против нее. Через год она умерла, ширнулась со своим волосатым барабанщиком и выбросилась из окна шикарной квартиры на Калининском. У меня на автоответчике ее последний звонок, она плакала, что никогда не будет петь на сцене «Ла Скала»…
Роза сбилась с петли, ойкнула и принялась исправлять вязанье.
Семенов собрался было встать, чтобы уйти, но что-то его остановило.
— Но вы, Сергей, человек хороший, — продолжила Роза, словно не заметив семеновского движения. — Вы действительно живете не для себя, это же сразу видно. Чем-то этим вы похожи на цыгана. Да-да, не удивляйтесь, настоящий цыган живет не для себя, а для семьи, и только в семье он счастлив по-настоящему. Смеетесь? А зря… Сейчас я вижу, что вас что-то мучит. Давайте я попробую вам помочь. Вон, возьмите колоду карт. Нет, новую, из коробки. Перемешайте тщательно, ну, не ленитесь, Сергей, еще помешайте. Теперь сдвиньте и разложите на две части.
Цыганка отложила вязанье, взялась за карты, разложила, задумалась.
— Да, дела… Впервые такой расклад вижу, как туз-то пиковый лег. В общем, так, о прошлом я тебе говорить не буду, сам его знаешь. О жене бывшей думать забудь. Знаю, что любишь ты ее до сих пор, но не помощница она тебе в той обузе, что взвалил ты на себя сам. Будет тебе письмо от нее, которого ты так ждешь, но не порадует оно тебя. Другая тебя любовь ждет, Сереженька, сладкая и горькая одновременно и очень короткая. Испытания тебя ждут великие, ой, жуткие испытания и люди недобрые. Вон, смотри, как разлеглось-то. Справа-то все красное, а слева чернота непроглядная. Значит, определен твой путь в борьбе между злом и добром, и не ошибиться бы тебе, не принять бы зло за добро и наоборот. Но вот туз этот меня беспокоит, не так как-то он лег. Давай-ка, Сереженька, я тебе по руке погадаю.
Цыганка взяла Семенова за руку, надела очки, нахмурилась.
— Вот что, Сереженька, когда придет минута отчаяния, не торопись и побереги последний патрон для врага…
— А как же сны мои? — спросил Семенов. — И болезнь моя поездная?
— Никакой болезни я у тебя не вижу, — спокойно ответила Роза, вновь берясь за вязанье. — Что касаемо снов… Иногда в снах мы видим не только прошлое, но и будущее. Но честно говоря, я в них плохо разбираюсь, на-ка, почитай сам…
Семенов вышел из купе, держа под мышкой две книги: сонник в дешевом издании со скорпионом на обложке и «Теорию сна» Зигмунда Фрейда.
Глава 4
МАЛАЯ ЗАЧИСТКА
Пила так и умер, улыбаясь. Может быть, это и справедливо, что на тот свет он отправился со своей совершенно идиотской косой улыбкой, от которой прямо-таки бесилось полковое начальство на построениях. С улыбкой его и схоронили, после того как в жестком бою пуля-дура пробила истертый камуфляж, пропахший потом «тельник», широкую грудь, украшенную наколкой «Русский легион» на фоне парашютного купола, и горячее сердце сержанта Пилющенко.
Он умер мгновенно, и наверное, даже не почувствовал боли. По крайней мере рядовой Бардин клялся, что палец мертвого Пилы еще с полминуты давил на гашетку пулемета, не давая «духам» высунуться ни на секунду. И вроде бы мертвый Пила даже кого-то убил…
А вот его лучшему другу Самохе — старшему прапорщику Самохину — не повезло. Он, раненный в живот осколком, умирал долго и мучительно. Санинструктор кое-как затолкал самохинские кишки обратно в рану и вколол ему тройную дозу морфина, но и это не помогло. Самоха орал и стонал еще часа полтора после того, как «духи» отступили. И им, наверное, тоже было не по себе от жутких воплей. По крайней мере на штурм этой ночью они не пошли. Поэтому ребят хоронили относительно спокойно, здесь же, во дворе школы.
