— Ой! — закричал Вовка. — Они теперь и снизу вверх крутятся!
Действительно, какая-то часть огоньков принялась вращаться вокруг машины, пролетая между передними и задними колесами.
В считанные секунды эти огоньки тоже слились в мерцающее кольцо, и оно очень быстро догнало по ширине первое. А первое кольцо уже почти полностью закрывало обзор через лобовое стекло.
— Дедушка, миленький, только не останавливайся! — умоляла Агата. А Вовка от страха и слова вымолвить не мог.
— Врешь! Не возьмешь! — отчаянно заорал старик и, судя по всему, все же рискнул нажать на газ. Вовка мог бы голову на отсечение дать, что Константин Макарович не видит ничего, кроме почти сплошной мельтешни из зеленых огоньков, образовавшей что-то вроде шара, внутри которого оказался «Запорожец». Даже свет фар через эту мельтешню не просматривался. А тот самый свист-шелест огоньков усилился до того, что уши сверлил и даже, кажется, по коже царапал.
Вовка зажмурился, поскольку очень боялся, что прадедушка, ничего не видя, с разгону врежется в дерево или свалится с того самого «нехорошего» мостика. Впрочем, попасть в аварию — это еще не самое страшное. Что будет, если весь этот рой таинственных, похожих не то на волчьи, не то на кошачьи глаза огоньков ворвется в кабину? Но даже сквозь закрытые веки Вовка видел отблески сверкающих колец, а жужжание вращающихся огоньков стало заглушать рокот мотора. Надо было ждать самого худшего…
Однако через минуту или меньше свист-шелест вдруг оборвался, мерцание сквозь веки перестало ощущаться, и Вовка рискнул открыть глаза.
Ни вращающихся колец, ни отдельных огоньков больше не было. Даже тогда, когда Вовка посмотрел в заднее стекло, — тоже ничего. Зато он увидел удаляющийся деревянный мостик, перекинутый через неширокую речку. Мостик как мостик, ничего «нехорошего» на нем не наблюдалось.
Между тем уже перевалило, за полночь.
Константин Макарыч только крестился и бормотал себе под нос что-то похожее на молитву.
Страх, переполнявший и Вовку, и Агату, стал быстро идти на убыль. Буквально через километр дорога вышла на опушку леса, а затем стала вновь подниматься в горку, где на фоне довольно светлого неба виднелось несколько отдельных деревьев и темные силуэты изб, без единого огонька.
— Ну, вот и Маланьина Горка! — облегченно вздохнул Константин Макарыч. — Вот теперь, правнученька, можно и «уф-ф!» сказать. Приехали!
Едва только старик произнес это последнее слово, как Вовка почувствовал огромную усталость, веки прямо-таки упали на глаза, и младший Куковкин мгновенно провалился в сон.
Глава III
УТРО НА МАЛАНЬИНОЙ ГОРКЕ
Никаких снов Вовка ночью не увидел, ни хороших, ни страшных. Проспал без задних ног до самого утра и проснулся от бьющего в глаза яркого солнца.
Сперва, конечно, Вовка огляделся — ведь последним, что он запомнил перед сном, был салон «Запорожца». О том, кто и как его перетащил в дом прадеда и прабабушки, Вовкина память ничего не сохранила.
Оказалось, что он находится в просторной горнице аж с четырьмя окнами и спит на старом дерматиновом диване, укрытый синим байковым одеялом. Агата, должно быть, переночевала в небольшой комнатке, которая просматривалась через открытую дверь с очень высоким порогом и низкой притолокой. Кровать сестра, конечно, как всегда, позабыла застелить, но уже встала и ее громкий голос слышался из-за большой двустворчатой, крашенной белилами двери, за которой находилось еще какое-то помещение. Прислушавшись, Вовка разобрал, что Агата рассказывает о том, как они живут в Москве. Ни слова про вчерашние дорожные приключения он не услышал.
Тут, в горнице, все было совсем не так, как в городской квартире. Больше того — эта изба даже нисколько не походила на ту подмосковную, где жили папины родители. Там обстановка очень напоминала городскую, а здесь Вовку окружали никогда не виданные им раньше предметы.
Например, почти вся мебель — кроме дивана, наверное, — была, как видно, самодельная. И стол с точеными ножками, и стулья с резными спинками, и лавки, прибитые прямо к стенам под окнами, и даже большущий шкаф-гардероб — все это было добротно сработано каким-то умельцем из сосновых досок и покрыто синей масляной краской. На гладком, крашенном в коричневый цвет полу лежали узкие и длинные половики, сотканные из старого тряпья. По бокам от белой двери на маленьких столиках, похожих на откидные, но намертво прибитых к стене, возвышались допотопные телевизор и радиоприемник. Громоздкие, в деревянных лакированных корпусах, с огромными пластмассовыми клавишами. А на потолке висела очень странная люстра — под красным шелковым абажуром с золотистой бахромой по краям, натянутым на каркас из толстой проволоки. Ну а еще в этой комнате были какие-то коврики на стенах развешаны, занавески с кружевом на окнах висели. Наконец, в одном из углов, украшенном вышитыми полотенцами, стояла на полочке огромная застекленная икона.
Когда Вовку спать укладывали, то сняли с него только кроссовки и джинсовую курточку, так что долго одеваться ему не пришлось. Правда, кроссовки куда-то запропастилась, а вместо них около дивана обнаружились матерчатые шлепанцы. Шаркая ими по полу, Вовка направился за белую дверь, туда, где слышался голос Агаты.
За белой дверью оказалось что-то вроде просторной кухни. Там тоже всю обстановку явно смастерил какой-то умелец — за исключением газовой плиты с двумя конфорками, которая была подключена к большущему баллону, стоящему на улице в специальном железном шкафчике. Но газовой плитой тут пользовались только по мелочам. Почти четверть всей кухни занимала огромная русская печь — точь-в-точь как в сказочных мультфильмах.
На столе возвышался электрический самовар, на железной поставке стояла сковорода с яичницей, а вокруг нее сидели Агата, прадедушка Константин и не очень толстая старушка в ситцевом платочке. Вовка, конечно, сразу понял, что это и есть прабабушка Анна Михайловна.
Вовка хотел сказать «с добрым утром!», но старушка ему и рта раскрыть не дала:
— Умывайся да кушать садись.
Когда Вовка уселся за стол, то оказалось, что ему придется съесть целую четверть всей яичницы со сковородки, в которой, как выяснилось, еще и картошка с мясом была. Но если раньше Вовка ни за что столько не осилил бы, то теперь наворачивал так, что за ушами трещало.
— Вот оно что значит свежий воздух, — сказала Анна Михайловна. — Аппетит сразу разгулялся.
— Да уж, воздух тут свежий… — проговорила Агата, как видно, вспомнив жутковатые видения прошлой ночи. — Но вы мне все-таки не объяснили, что это вчера вокруг машины летало.
— А этого, Агафьюшка, никто не знает. У нас тут говорят: «малавит» — и все, — произнес Константин Макарович. — Днем ничего такого не бывает, все как положено. А вот по ночам лучше дома сидеть и никуда дальше околицы не ходить.
— Эти самые «зеленые огоньки» нападут? — с интересом спросил Вовка, прожевав кусок картошки.
