В дверном проеме гостиной появилось лицо матери.
— Что еще ты натворила?
— Моего ангела больше нет, он весь сгорел!
— Ну и чего ты вопишь? — мать подошла к ступенькам. Сухое лицо не выражало ничего, кроме усталости и скуки. Кожа вокруг глаз покраснела, а линия карандаша, которым она каждое утро их подводила, размазалась по щекам.
Элла тут же забыла про ангела.
— Мамочка, ты плакала? — и она начала было спускаться с лестницы.
— Ну-ка, давай наверх! Со мной все в порядке. Я сейчас поднимусь.
Семилетний Фрэнк, курчавая голова которого напоминала крученую мочалку для посуды, путаясь в своей мятой пижаме, выглянул узнать, что стряслось.
— Элле опять приснился кошмар, вот и все. Возвращайся в постельку, милый.
— Это не сон, мой ангел весь сгорел! Смотри!
— Что это у тебя с рукой? Господи ты боже мой, вот уже и в постель тебя отправишь, а ты все равно ухитряешься превратить дом в свинарник! Фрэнк, если ты не будешь лежать в кровати, когда я дойду до верхней ступеньки… Элла, Элла, чем это ты тут занималась?
Элла черной от сажи рукой ухватила мать за локоть («Боже, поаккуратнее, пожалуйста! мой кардиган!») и потащила ее в комнату.
— Ну, что такое? И как я, спрашивается, могу что-то разглядеть без света?
— Лампочка не работает.
Но когда Джульетта нажала на выключатель, свет загорелся как ни в чем не бывало.
— А теперь успокойся.
Сухие и хрупкие материнские ладони опустились на плечи Эллы.
— Погляди, — упорствовала Элла, — он сгорел, — и она в тревоге спросила:
— Это папа его сжег?
— Папы нет дома. Припоминаешь? По средам он предпочитает прогуливаться…
— А это не ты? И не Фрэнк?
— Элла, ты сама это сделала!
— Нет!
— Ну конечно, это не Фрэнк. Он проказник, но не настолько. А я была внизу.
Недовольно ворча, Джульетта наклонилась, и Эллу обдало неприятным густым запахом. Джин с тоником.
— Это не я!
— Не ты — так, значит, твоя лампа, — Джульетта указала на раздвижную лампу-шарнир для чтения, которая стояла в трех футах от стола.
— Ты вечно оставляешь ее включенной, и она перегревается. Я тебе уже говорила — ты зря тратишь электричество, твой отец этим недоволен. Еще, чего доброго, дом подожжешь.
— Я ее выключала.
— Нечего выкручиваться! Отправляйся спать, иначе я все расскажу отцу.
— Я не хочу снова ложиться спать, — взмолилась Элла.
— Ты просто хочешь, чтобы я еще больше устала.
— Мам, можно я немножко посижу с тобой внизу?
— Элла, я слишком устала, чтобы спорить. У тебя был отличный день рождения, и если ты хочешь его испортить — что ж, давай!
— Я не хочу опять ложиться спать!
Она цеплялась за пальцы Джульетты, пытаясь удержать ее.
— Мистер Мак-Налти говорит, что тебе надо прилежней заниматься на его уроках. Может, тогда ты будешь нормально ложиться и засыпать, как и подобает хорошим девочкам. А теперь пусти. Я устала, в отличие от тебя.
— Не надо, мама, не уходи! Я боюсь!
— Чего это ты боишься? Подумаешь, сны! Прочти молитву и доверься Иисусу. Сны тебе больно не сделают.
— Мама, я летала!
— Что ты имеешь в виду? Пусти, Элла.
— Мне и вправду приснился кошмар, но когда я проснулась, я плыла по воздуху.
Джульетта рывком высвободила руку.
— Ты глупая маленькая девчонка! — с негодованием сказала она. — А твои кошмары… что ж, так тебе и надо!
Кажется, с той ночи после дня рождения жизнь Эллы перестала ей подчиняться. Где бы она ни появлялась, везде происходили странности. В них не было ни смысла, ни логики. Их нельзя было ни объяснить, ни понять. Поначалу они вроде бы даже не были связаны с Эллой.
В четыре утра, после её дня рождения, сами собой зажглись все лампы в доме номер 66 по Нельсон-роуд. Все, даже те, у которых шнур был выдернут из розетки. Даже светильник в ванной со сломанным выключателем. К пяти часам их погасили, а некоторые погасли сами по себе.
До того, как все проснулись к завтраку, «Бифитер»[2]Джульетты и пустая бутылка из-под тоника были кем-то вытащены из укромного местечка под лестницей, и разбиты вдребезги. Торопясь убрать осколки, Джульетта не стала попрекать детей. Она не могла открыто признаться, что спрятала джин в чулане под лестницей, но думала, что это Элла расколотила бутылки ей назло.
Телефон непрерывно звонил в течение 15 минут, даже когда с него снимали трубку.
Часы Эллы остановились в 11.11. Когда она попыталась их завести, то увидела, что стрелки загнулись вверх и прилипли к стеклу.
Дважды в тот момент, когда Фрэнк брался за хлебный нож, дом сотрясался от грохота, который, казалось, исходил из самого фундамента. Когда это случилось во второй раз, Джульетта подошла к окну, и высунулась поглядеть на серое небо.
— Это «Конкорд»,[3]— заявила она, хотя из-за дождевых туч не могла ничего такого увидеть. — Они не должны летать на такой скорости над нашими домами, да еще так низко!
Воздух в кухне звенел от тонкого электронного писка, едва различимого для слуха. Громче всего он становился, когда включали воду. Джульетта сказала, что краны каким-то образом ловят соседское радио.
Сумка Фрэнка сама застегнулась на молнию и сопротивлялась всем попыткам открыть ее. И это была единственная странность за то утро, которую признала даже Джульетта.
— Ничего не понимаю! Она застряла, но я не вижу, в каком месте. Никогда не умела справляться с этими молниями, вот твой папа починил бы ее как нечего делать. Ну-ка, давай, попробуй сам, ты же мальчик, ты в этом больше смыслишь. Не могу понять, где же ее заело… Элла, убери голову, ты заслоняешь мне свет.
Сумка открылась, стоило Элле к ней прикоснуться.
Когда за Эллой закрылась входная дверь, магнитофон в ее комнате врубился на полную мощность. И до конца дня в доме больше ничего особенного не случилось.
Зато в школе все было гораздо хуже.
Глава 3
«Вот овца!» — думала Джульетта, выбирая осколки стекла с края ковра, куда не доставал пылесос. Дело было не в пропавшем джине — не так уж много оставалось в бутылке, как она думала, — а в нехватке времени. Надо было избавиться от всех до единого осколков прежде, чем их заметит вернувшийся домой Кен. Его глаза, как радары, замечали абсолютно все, что ей хотелось бы от него утаить. Он как будто всякий раз знал, что искать.
