Пошел дождь, и Марго ниже надвинула капюшон форменной куртки.
— Я могу возвращаться домой с работы несколькими дорогами, — продолжала она. — Обычно я выбираю ту, что идет по мосту через Брокс. Ты знаешь этот район: узкие улицы, высокие красивые дома. Но сегодня вечером я пошла мимо Лордглен-Хаус, который всегда напоминает мне о тебе — тот бал, что давали в честь… — Ее смех искрился словно звездный свет. — Надо же, забыла. В общем, в честь кого-то ужасно важного. Но главное — там был ты; правда, дождаться конца бала тебе так и не удалось. Бедненький Вилф! Надеюсь только, моя постель была тебе хоть каким-то утешением…
Она вдруг покраснела.
— Мне кажется, что Гол'ридж написал свою «Ристобель» обо мне: такой, какая я была в ту ночь — в нашу ночь. Помнишь?
Перед тобой, под взором нежным,
Я молча сбросила одежды.
Упали шелковые ткани…
Я слышала твое дыханье.
О милый!
Все мои движенья
Любовным дышат предвкушеньем,
И тело, в ожиданьи страсти,
Уже сдается сладкой власти
Твоей любви, огня и силы…
Приди ж на грудь мою, мой милый.
Все время, пока послание длилось на мониторе, Брим не переставал поражаться тому, что эта юная дама из высшего света — к тому же героиня войны — влюблена в него. Разумеется, она не принадлежала ему всецело. Положение в обществе накладывает определенные ограничения, и принцессе Эффервик предстояло вскоре исполнить свой долг, заключив политически важный брак с Почетным коммандером Роганом Ла-Карном, бароном Торондским. Точную дату их бракосочетания — имевшего честь состояться по личной инициативе Императора Грейффина IV — должны были объявить вот-вот.
И хотя Брим понимал — ему придется смириться с мыслью об этом браке, он давно уже оставил надежду забыть, что Ла-Карн тоже разделит ложе с Марго — пусть даже между ними нет никакой любви. Принцесса всегда давала Бриму ясно понять это. Например, теперь, сочинив в тиши своих посольских апартаментов послание столь эротическое, что он весь вспотел и едва не задохнулся. Брим уснул только после того, как прокрутил запись в пятый раз…
* * *
Когда на следующее утро старший стюард Гримсби, еще один член старого экипажа Регулы Коллингсвуд, привез их четверых на верфь, Флинн — едва недостроенный остов «Непокорного» показался в ветровом стекле глайдера — вытянул шею и заерзал в кресле.
— Что такое? — Он ткнул вперед длинным пальцем. — Что, во имя Вселенной, делает здесь этот тип?
У въезда на стапель какой-то долговязый человек поднимал на наспех привязанный к столбу флагшток большой голубой с золотом флаг. Брим мгновенно узнал этого человека, несмотря на то что в данный момент он стоял к дороге спиной.
— Это же Барбюс! — завопил рулевой, выскакивая из глайдера, не дожидаясь, пока Гримсби затормозит.
— Лейтенант Лэрим! — взревел старшина, отдавая честь. Ростом он вышел на добрый ирал выше Брима; голова его под форменной кепкой была совершенно лысой — и все же, несмотря на солидный вес, на теле его не нашлось бы и унции лишнего жира. Из других черт Барбюса стоило отметить орлиный нос, умные карие глаза и челюсть, о которую разбилось никак не меньше тысячи кулаков — без особого, надо сказать, для нее ущерба. При огромных ручищах и ножищах тело великана оставалось складным во всех отношениях. Он улыбался от уха до уха.
— Надо же, какой красавец наш «Непокорный», сэр! От носа и до кормы!
От глайдера к ним подошла Коллингсвуд, от которой не отставали Флинн и Урсис.
— Утрилло Барбюс, — прошептала она, удивленно качая головой, — я ожидала вас по меньшей мере через неделю. Мне казалось, вы еще в отпуске.
— Так точно, капитан, — согласился Барбюс, еще раз отдавая честь. — В отпуске-то оно, конечно, в отпуске. Но… Ну… Я вроде как подумал, что, может, вам четверым лишняя пара рук и не помешает — с новым кораблем-то. — Он пожал плечами и покраснел. — По правде говоря, устал я чтой-то от безделья, вот как… — Он отсалютовал Флинну и Урсису, потом мотнул головой в сторону корабля и завязал узел на флагштоке. — Вот я и решил, чего мне ждать, пойду-ка и запишусь сразу в новую команду.
Похоже, Регуле Коллингсвуд что-то попало в глаз. Она отвернулась, любуясь трепещущим на ветру полотнищем с изображением беспощадного ронделльского сокола, герба «Непокорного», а потом на мгновение прикусила губу.
— Очень красивый флаг, Барбюс, — произнесла она наконец, — и руки твои нам и впрямь будут очень кстати.
Урсис поцеловал кончики своих когтей и покачал тяжелой мохнатой башкой.
— Утрилло, друг мой, — скорбно возгласил ен. — Это новое знамя произведет такое впечатление на всю верфь, что у нас рук не хватит отшивать охотников записаться к нам в экипаж.
Флинн нахмурился и тоже посмотрел на развевающийся флаг. — Как это, скажи на милость, ты ухитрился… — Голос его дрогнул, и он сморгнул. — Ох, ничего, дружище, это я так… — поспешно добавил он.
— Есть, сэр, — пробормотал Барбюс, продолжая возиться с веревкой.
Брим сдержал улыбку при виде того, как Ре-гула Коллингсвуд опять отвернулась и уставилась в пустое небо, словно ожидая прибытия какого-то особо важного для нее звездолета. Никто из тех, кому хоть раз доводилось летать с Барбюсом, так и не смог узнать, где этому долговязому старшине удается добывать такие предметы, как ящики старого доброго логийского вина или флаги с гербами задолго до официальной церемонии спуска. Главное, он действительно добывал их — с завидным постоянством.
— Барбюс, — выдавил из себя наконец Брим. — Твой флаг просто замечательный, да и время ты выбрал самое удачное.
— Воистину так, — мрачно кивнул Урсис. — Громко поют зимние птицы в кронах осенних деревьев, как говорят на Родных Планетах, и с твоим приездом, дружище Утрилло, у меня появилась надежда, что наша бедная Империя все-таки выиграет эту проклятую войну.
* * *
Уже на следующий день начали прибывать специалисты из экипажа «Непокорного». Поначалу судовые механики, отвечающие за большие антигравитационные генераторы, приводящие корабль в движение на скоростях ниже Большой Световой Постоянной Шелдона. Они сразу же принялись хлопотать над двумя подъемными генераторами — стандартная адмиралтейская модель 84, — которые понадобятся при переходе корабля со стапеля в достроечный док.
Впрочем, как-то утром к готовому уже залезть в тренажер Бриму явился доложить о прибытии юный лейтенант, не имеющий отношения к мотористам. Он был высок, рыжеволос, широкоплеч и одет вовсе не в обычную синюю куртку моряка Космофлота Императора Грейффина, а в светло-серый китель, украшенный двенадцатью золотыми лягушками и жестким алым воротничком, клеши с алыми же лампасами и легкие шнурованные сапоги до колена.
Он мог летать — летать без помощи каких-либо механических приспособлений. На кителе его прямо между лопатками имелся горб, прикрывающий вырост размером с небольшую подушку и заключающий в себе нервный центр, который контролировал движения пары огромных крыльев — еще одной пары конечностей, — столь длинных, что концы их волочились по полу за спиной.
