Для Жан-Пьера марш в Москву оказался тяжелым, но в то же время самым увлекательным в жизни событием.
Оставляя мать в слезах, молодой человек чувствовал себя немного виноватым.
В каком-то смысле он пошел в армию против своей воли, но тогда ему казалось, что это более чем оправдано. Жан-Пьер устал слушать, что необходимо развивать свой ум и узнавать больше, чем ему уже известно.
Теперь он видит действие! Теперь он использует не только свой ум, но и силу!
Никто, и в первую очередь сам Наполеон, не мог предвидеть, что их ожидало впереди…
В ноябре армия французов пять недель прождала в сожженной Москве капитуляции русских. Ее не последовало.
Наполеону пришлось отправиться в более теплые земли Украины.
С ним было 115 тысяч солдат, 200 раненых в телегах и 400 гражданских лиц, следующих за армией. Однако Бонапарту пришлось отклониться от намеченного маршрута, и теперь путь лежал через земли, полностью опустошенные французами при наступлении.
Голодная армия возвращалась той дорогой, которой пришла, через выжженные дотла деревни.
Необъятность русских ландшафтов вызывала у Жан-Пьера ужас. Тысячи трупов, оставшихся лежать не погребенными на поле Бородинского сражения, стали причиной вспышки тифа. Огромное количество солдат, которым не удалось раздобыть еды, падали без сил на обочину.
Сотни обозных телег и повозок для патронов остались брошенными с мертвыми лошадьми в упряжках.
Для Жан-Пьера все это было кошмаром…
В ноябре, когда они были только на полпути к границе, впервые похолодало.
Пленные предупреждали французов:
— Когда наступит зима, — говорили они, — у вас отвалятся пальцы и мушкеты выпадут из рук…
С севера принесло снежную бурю. В темноте пошел залепляющий глаза снег, наметая сугробы на пути измученных французов.
Изнуренная, ослабленная голодом армия потеряла надежду; ее ряды начали редеть.
После отхода из Москвы Наполеон потерял уже 40 тысяч солдат и вынужден был продолжать отступление, ибо селам, что попадались ему на пути, не под силу было прокормить уцелевших.
Жан-Пьеру навеки въелась в память агония последних трех недель отступления.
К беспорядочной колонне, из последних сил пытающейся достичь Западной Европы, одна за другой присоединялись другие, которых постигла та же участь.
В последние дни ноября две русские армии перешли в наступление с севера и юга, чтобы отрезать противнику путь к отходу. Французы прорвались, но 12 тысяч человек утонули в реке и еще 18 тысяч сдались в плен русским.
Наполеон бросил уцелевших и отправился на санях в Варшаву.
— Случившееся ничего не значит, — заявил он по прибытии. — Превратности климата, ничего более. Я призову еще 30 тысяч солдат и через шесть месяцев возьму реванш.
Неделю спустя Наполеон достиг Франции.
Жан-Пьер, подобно огромному количеству людей, служивших под началом императора, утратил иллюзии, но не могло быть и речи о том, чтобы уйти в отставку или сбежать.
Они были в плену.
Не у русских, а у своего патриотизма и верности императору.
Жан-Пьер, как и остальные офицеры, дал себе немного времени, чтобы оправиться после отступления из Москвы. Он пришел в глубокое смятение, когда спустя три года понял, что вынужден будет сражаться с англичанами в Бельгии.
На тот момент молодой человек по большей части отдыхал, за редким исключением.
Из беседы с одним старшим офицером Жан-Пьер сделал вывод, что битва, предстоящая им на сей раз, будет не похожа на те, в которых им приходилось участвовать. Ему не хотелось воевать с англичанами. Они так много для него значили в детстве!
Во время долгого отступления из Москвы, невыносимо страдая от холода и голода, он часто представлял, будто оказался в Лондоне…
…Он снова играл с друзьями в школе, в которой учился; и Англия казалась ему прекрасной и дружелюбной страной, местом, где он был бесконечно счастлив.
Как стало возможно, что теперь его заставят, быть может, даже убивать тех самых мальчиков, с которыми он играл в крикет?! Это казалось невероятным, но ему, безусловно, не удастся этого избежать.
А потому, как говаривала его английская няня, придется «улыбаться и терпеть»!
Погода точно так же, как в России, сделала солдат обеих армий мокрыми и жалкими к тому времени, как они встретились милях в пятнадцати от Брюсселя.
В полуденные часы армию Наполеона, отступавшую с первоначальных позиций, все больше и больше задерживал проливной дождь с грозой.
— Такое впечатление, — сказал Жан-Пьеру один офицер, — будто воду льют с небес бочками.
Обе армии провели неуютную ночь под почти непрерывным дождем со вспышками молний и резкими порывами ветра. Люди промокли до нитки. Дрожа от холода, солдаты лежали на земле, покрытой влажной соломой.
Рассвет был холодным и безрадостным: все были с головы до ног перепачканы грязью. Не сразу удалось разжечь костры и приготовить еду.
Наполеон, как всегда, был абсолютно уверен, что выиграет битву. Он понимал, что из огромного числа солдат английской армии лишь немногих можно причислить к «бойцам высокого класса». Бонапарт считал, что его люди, обладающие богатым военным опытом, легко одержат победу.
Когда он ехал перед строем среди криков «Vive L'Empereur!»[9], казалось, что отступление из Москвы было давно забыто. Наполеон был совершенно уверен, что его старая императорская гвардия так сильна, что не может не быть победоносной.
Жан-Пьер прекрасно понимал, что ни Наполеон, ни его люди не сомневались в своей способности уничтожить армию Веллингтона.
Они достигнут Брюсселя до наступления темноты.
Жан-Пьер наслаждался триумфом победы, одержанной два дня назад над пруссами при Линьи, и не могло быть никаких сомнений, что сейчас они делают первые шаги к новой славе.
Наполеон с уверенностью сказал своим офицерам, в том числе Жан-Пьеру, что иностранные вспомогательные войска Веллингтона обратятся в бегство в самом начале сражения, а «красные мундиры»[10]сломит шок массированного обстрела.
— Я буду молотить их артиллерией, — объявил он, — наседать на них кавалерией и заставлю их обнаружить себя. А когда буду точно знать, где англичане, пойду прямо на них со всей своей гвардией.
Жан-Пьер считал, что артиллерийский обстрел из восьмидесяти орудий, начавшийся в час дня, не обманул ожиданий. Из общего числа пушек двадцать четыре были мощными двенадцатифунтовыми «Наполеонами» с радиусом поражения две тысячи ярдов.
