Дудко так рассуждал потому, что в свое время и сам был таким романтическим соискателем для нынешней супруги своей, в ту пору женщины неземной красоты и малого ума. Вскружил ей голову и добился руки. Романтический флёр быстро улетучился, красота жены как-то стремительно поблекла, сам Дудко после курса университета подвизался на чиновничьей ниве и мало преуспел в жизни. Вот и боялся он, что ненаглядная его девочка по глупости своей выберет ничтожного жениха. Нет, супруг надобен солидный, состоятельный, чтобы жизнь была безбедной, радостной. Чтобы муж её опекал и заботился так же, как родной отец. Поэтому, когда на балу Дудко встретил своего старого университетского товарища Викентия Соболева, который теперь в этом самом университете служил профессором, и узнав, что тот так и не женился, поспешил представить ему свое дитя шестнадцати лет от роду, тайно надеясь, что неотразимое обаяние девушки подействует на старого знакомого. Расчеты отца полностью оправдались – в строгих глазах профессора что-то сверкнуло. Или это просто свет хрустальных люстр полыхнул в стеклах пенсне?
Красавица, восторг, божественная, чудная, неземная!
Серафима так привыкла к подобным эпитетам, что не придавала им значения. Другие барышни душу бы отдали за такие слова и за такое внимание, а эта, точно пугливая серна, таилась в своей комнатке, боясь причинить хлопоты окружающим, вызвать раздражение родителей. Её дома так и прозвали – Серна. Посторонние люди дивились, как это можно было так исказить Серафиму, что получилась Серна? Вечно эти Дудко носятся со своей чудо-дщерью, даже имя ей дали несуразное. Нет бы как все, кликали Фимкой. Ан нет, Серна! Какая такая Серна?
Дудко, когда дитя было еще совсем мало, вычитал в книге о трепетных и нежных животных с чудными глазами и грациозной статью, пугливых и ласковых. И тотчас же понял, что дочь его именно такова. Подрастая, девочка поняла, что отличается от своих сверстниц. Её хвалят, ею восхищаются. И часто неискренне, с завистью и раздражением. Умом ребенок этого понять не мог, но тонко развитые чувства помогали ей ощутить фальшь. И она стала избегать визитов и знакомств. Её мать, женщина шумная и бойкая, с криком гнала девочку в гостиную, где той предстояло очередное мучительное знакомство. Нет, она не была букой, нежный смех и лучезарная улыбка часто озаряли ее лицо, делая его еще более неотразимым. Но она понимала, что излишнее внимание, которое ей оказывают мужчины, причиняет родителям беспокойство. Она вовсе не была глупа, как искренне полагал её отец. Просто она была закрыта, как ракушка, внутри которой таилась бесценная жемчужина. Серафима знала, что ей надо выйти замуж, что родители ищут ей достойного жениха. Она и сама робко оглядывалась по сторонам, иногда тайно увлекаясь то одним, то другим знакомым. Но самую малость, чуть-чуть, понарошку. Просто помечтать перед сном, погрезить наяву, не более.
К рождественскому балу в Дворянском собрании в семье готовились долго. Влезли в долги, чтобы сшить новые платья. Хоть захудалый, но все же род дворянский. Предки Дудко были малороссийские помещики. Правда, поместье под Киевом ушло за долги, еще когда дед Дудко был жив, и сын его отправился искать счастья в столицу империи.
Для юной барышни заказали розовое платье из газа и тафты. Пышное, воздушное, оно превратило девушку в сказочную принцессу. Вызванный с раннего утра парикмахер хотел соорудить из роскошных волос замысловатую корону на голове, а потом, подумав, заявил, что при внешности сей девицы да при пышном наряде излишество на голове будет неуместным. Потому волосы зачесали гладко, отчего огромные глаза Серны стали казаться еще больше.
Надо ли говорить, что явление юной богини привлекло всеобщее внимание. От желающих пригласить барышню Дудко на танец не было отбоя, и в её бальной книжечке уж почти не было свободного места, когда вдруг папаша подвел к ней высокого худощавого господина с орлиным носом и строгими глазами, внимательно смотревшими из-за стекол пенсне. Викентий Илларионович Соболев, профессор Петербургского университета, давний знакомый папеньки, некогда учились вместе, да потом пути разошлись. Вот, давненько не виделись. А тут такой случай. Приятно познакомиться. Удивительно, уже такая барышня выросла, совсем взрослая. Невеста! А вот ему, Соболеву не посчастливилось до сих пор обзавестись семьей. Все наука да наука, книги, студенты. Вот только племянника воспитывает, сына сестры, Лавра. Нет, не сиротка, просто родители его в далекой провинции, отец бестолковый и никчемный. Вот и взял он мальчика по просьбе сестрицы своей, чтобы не пропал, чтобы дать ему дорогу в жизни.
Разговор продолжался, Серафима вежливо томилась рядом с родителями. Новый знакомый ей был совершенно неинтересен, более того, он ужасно её пугал и смущал. Соболев иногда бросал на девушку быстрый обжигающий взгляд, от которого она вся внутренне сжималась, ей хотелось спрятаться за мать.
– Скажи на милость, что это ты точно воды в рот набрала, да все ко мне жалась, будто господин Соболев тебя скушать собрался? – зашипела она на дочь, когда собеседник отошел на несколько шагов.
Но не успела Серафима что-то пролепетать в свое оправдание, как новый знакомый воротился и учтиво и холодно пригласил её на танец. Девушка обмерла, ноги не слушались её, она уже решилась было отказать по причине духоты, но тотчас же наткнулась на такие испепеляющие взгляды обоих родителей, что не посмела, и, чуть ли не падая, подала руку кавалеру.
Танцевала она плохо, чувствуя себя деревянной палкой, отвечала на вопросы невпопад, краснела от собственной неловкости. Наконец и вовсе престала отвечать, поникла в руках кавалера и кое-как дожила до конца танцевальной фигуры.
– Ваша милая дочь очень утомилась от шумного бала и танцев. Возвращаю её вам. – С легкой улыбкой Соболев подвел свою незадачливую партнершу к отцу. – Мадемуазель, благодарю вас. Я давно не испытывал такого удовольствия от танца, как нынче! – и сдержанно поклонившись он удалился, оставив семейство в совершенном смятении.
Всю ночь после бала супруги гадали, последует ли теперь визит, ведь старого университетского товарища настойчиво приглашали. Если последует, то надо ли это понимать как надежду на жениховство? О, нет, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой!
Поэтому когда через несколько дней долгожданный гость все-таки явился, в доме начался совершенный переполох и ажитация. Одна Серафима пребывала в счастливом неведении, при детской ее наивности ей и в голову не могло прийти, что этот строгий дяденька, почти старик, ведь он старше её на двадцать лет, может сделаться её женихом!
Когда, наконец, по требованию матери, она покинула свое убежище и спустилась вниз, то постаралась побыстрее найти для себя укромный уголок и забиться туда. Однако сделать это ей не удалось. Противный гость непременно желал её участия в разговоре. Без конца обращался к ней с вопросами, и, что самое ужасное, желал слышать ответы. Она терялась, как плохая ученица на экзамене в гимназии, робела, глотала слова и беспомощно смотрела на родителей, которые ничем не могли ей помочь. Ей хотелось плакать. Гость, казалось, не замечал её замешательства и мучений, все сидел и сидел, и конца не было этой пытке. Уж и чай весь выпили, и самовар остыл, а он все не уходил. Когда же, наконец, он поднялся, Серафима, не дожидаясь его последних слов и поклонов, опрометью бросилась вон, надеясь, что эта её невоспитанность простительна и она более никогда не увидит этого неприятного господина.
