— Ты слышал меня. Ты мой брат.
Все рассуждения вылетели у Риса из головы, пока он пристально смотрел на друга.
— Это не смешно, Биллингем, — наконец с опасным спокойствием произнес он. — Не понимаю, зачем ты отнимаешь у меня время подобным вздором. Твоя маленькая шутка зашла слишком далеко.
Вскочив с кресла, Рис направился к двери, но успел сделать лишь несколько шагов.
— Черт возьми, Уэверли, ты знаешь меня почти двадцать лет. Неужели я стал бы лгать тебе насчет этого? Или шутить над тем, что является величайшей болью моей жизни и станет, я знаю, величайшей болью для тебя?
Рис замер. Если б Саймон не верил, что говорит правду, то не пришел бы сюда.
Он медленно повернулся к другу, который стоял, умоляюще подняв руки.
— Значит, ты введен в заблуждение, мой друг. Потому что я никоим образом не могу быть твоим братом, разве что по духу. Если кто-то утверждает обратное, тогда над тобой жестоко подшутили. Возможно, это устроил шантажист, или…
Но Саймон достал из кармана пачку бумаг и дрожащей рукой протянул ему.
— Рис, у меня есть неопровержимые доказательства, что ты мой брат. Один из внебрачных сыновей моего отца.
Саймон терпеливо ждал, когда друг возьмет бумаги, однако Рис медлил, словно боялся обжечь руки.
— Это неприемлемо, Биллингем. Предполагать такое о моей матери и твоем отце… Не будь ты моим лучшим другом, я бы немедленно вызвал тебя на дуэль.
— Я понимаю, это трудно принять. — Саймон со вздохом опустил руку. — Узнав правду, я долго колебался, говорить ли тебе об этом. Но при угрозе шантажиста это все равно может стать известным. Я подумал, что ты должен знать правду, чтобы мы вместе решили, как мне действовать. И еще я подумал, что ты захочешь узнать, кто ты, от друга, а не от какого-то шантажиста, требующего плату за молчание.
Рис схватил друга за ворот. Но Саймон, хотя был крупнее, не оказал сопротивления, даже когда тот встряхнул его.
— Заткнись, слышишь меня? Закрой свой лживый рот! Я знаю, кто я такой. Я Рис Карлайл, герцог Уэверли, сын одного из самых влиятельных людей империи. Я знаю, кто я.
Медленно отведя руки друга, Саймон оттолкнул его, затем поправил воротник и сделал шаг назад.
— Тебе нужно время, чтобы принять это. А пока знай, что я выясняю, кто такой шантажист и как с ним справиться. Об этом не беспокойся. — Не получив ответа, Саймон вздохнул. — Оставляю тебе бумаги. Просмотри, когда будет желание, убедись, что я не ошибся, а затем приходи ко мне, и поговорим. Хоть днем, хоть ночью. — Он аккуратно положил бумаги на ближайший стол. — Я ухожу. Но, Рис? — Тот молча взглянул на него. — Я знаю, ты никогда бы не спросил об этом, как и я. Однако я счастлив, что ты мой брат. И, что бы ни случилось, всегда им будешь.
Рис пристально смотрел на единственного человека, которого действительно считал другом. Именно в этот момент, даже не видя так называемые доказательства, он понял, что Саймон говорит правду. Он вспомнил, как прежний герцог Биллингем уклонялся от встреч с ним, избегал разговоров, хотя постоянно наблюдал за ним…
— Уходи, — тихо сказал он.
Саймон чуть наклонил голову и оставил друга наедине со связкой бумаг на столе, которые выглядели такими невинными. Они манили, и хотя Рис знал, что это пение сирены, не предвещавшее ничего хорошего, он не мог их игнорировать. Он должен посмотреть, должен увидеть.
Медленно подойдя к столу, Рис дернул шнурок, связывающий пачку бумаг. Внутри он увидел переписку матери с герцогом Биллингемом, гроссбух солиситора и неожиданную, совершенно излишнюю выплату от герцога матери вскоре после его рождения.
Чем дольше Рис читал, тем больше мрачнел. И с каждым словом все больше терял себя. Он уже не Рис Карлайл. Хотя закон продолжает считать его герцогом Уэверли, в глубине души он не будет им.
Тогда кто он? Вопрос беспокоил его, эхом отдавался в голове, пока ему не захотелось кричать. И он сделал единственное, что мог: потребовал своего коня и ускакал.
Когда служанка открыла дверь, Энн Карлайл нахмурилась.
— А это ваша спальня, леди Энн, — сказала ее личная горничная Мальвина, затем тряхнула головой. — То есть ваша светлость.
Проигнорировав ее поправку, Энн шагнула в прелестную комнату голубых и золотых тонов, которые она любила. При других обстоятельствах ее бы восхитила широкая кровать посреди комнаты, задрапированная прозрачной тканью, говорящей о мечтах и желаниях принцессы. В любой другой день она бы ахала и охала над туалетным столиком с большим зеркалом и аккуратным рядом баночек, флаконов, щеток. Но только не сегодня.
Потому что она провела всего одну ночь в своем новом доме, прежде чем они с Рисом отправились в свадебное путешествие. И это была ее первая брачная ночь, однако не здесь, а в спальне Риса. И она думала, что именно та комната станет ее, когда она займет свое постоянное место здесь.
Однако Мальвина привела ее не в спальню мужа, которая находилась дальше по коридору.
Энн подошла к окну, из которого открывался прелестный вид на сад позади дома и прекрасно ухоженный двор. Но она не хотела ни вида, ни собственной комнаты. Она хотела Риса. Хотела быть настоящей женой, брака по любви, несмотря на то что ее желание выглядело глупым и романтичным для современного общества. Так что вся красота перед ней потускнела.
— Ты уверена, что не ошиблась? — тихо спросила Энн, избегая взгляда горничной, пока обходила комнату. — Эта комната будет моей спальней?
Мальвина кивнула:
— Да, ваша светлость. Мы со дня свадьбы распаковываем ваши вещи, указания его светлости были вполне определенными. Вам тут не нравится?
Энн вздохнула и повернулась к служанке, изобразив свою обычную веселую улыбку.
— Конечно, нравится. Все прекрасно. Ты отлично поработала, как и всегда, моя дорогая Мальвина.
Покраснев от удовольствия, служанка подошла к сундуку, который принес слуга, и начала быстро распаковывать доставленные после свадебного путешествия вещи хозяйки. За работой она не переставала болтать, расхваливая их новый дом. Обычно Энн слушала бы ее болтовню, потому что у Мальвины всегда имелись какие-нибудь пикантные новости, а сегодня она молча села за туалетный столик и рассеянно стала смотреть на свое отражение в зеркале.
— Вы чем-то обеспокоены, ваша светлость? — наконец спросила горничная.
Вздрогнув, Энн искоса взглянула на девушку. Та обслуживала ее почти десять лет, с тех пор как они были еще маленькими девочками. А после смерти матери Энн видела в ней подругу, чего всегда не одобрял Рис, считая, что каждый должен знать свое место.
— Разве это настолько заметно, Мэлли? — засмеялась Энн, вернувшись к прозвищу, которое дала ей много лет назад.
— Лишь тому, кто хорошо вас знает, — ответила Мальвина. — Думаю, вы беспокоитесь насчет комнаты.
