Сигизмунд протянул руку. Безошибочно нашел ломик у входа.
С ломиком двинулся вперед, ерзая лучом фонаря.
— А ну, выходи, сука! Живо!
За машиной шевельнулись. Сигизмунд ткнул ломиком в смутную фигуру.
— Ну, быстро!
Там всхлипнули.
Сигизмунд еще раз ткнул ломиком, несильно. Угонщик сдавленно охнул, вжимаясь в угол.
За машиной хранились яды для тараканов. Подавит коробки, сволочь.
— Выходи, кому сказал!
Потеряв терпение, Сигизмунд оставил ломик и ухватил угонщика за волосы — светлые патлы отсвечивали даже в темноте.
Безжалостно потащил. Угонщик кряхтел, упирался. Молчал. Потом показалось бледное лицо с расширенными белыми глазами. Молодая девка. Она вдруг напомнила Сигизмунду ту озлобленную беременную бабу, которая так больно задела его чем-то — он даже не понял, чем.
— Ах ты, сука!
Сигизмунд размахнулся, заехал по скуле — прямо фонариком, благо железный, старый.
— Я те покажу — машины угонять! Ты у меня… небо в клеточку!
Он еще раз занес руку для удара. Белесые глаза зажмурились.
Сигизмунд ухватил ее за плечо. Сжал посильнее, с расчетом, чтобы больно было. Волю чтобы сковать. Пыхтя, потащил ее наружу. Она безмолвно цеплялась ногами, опрокидывая пустые канистры из-под бензина.
— Не корячься!
Выволок. Мстительно стал фонариком по ней водить.
— Морду-то не вороти! Один хрен влипла!
Извлеченная из гаража особа была страшна, как смертный грех.
Тут кобель резко дернул поводок, заинтересовавшись чем-то за спиной у Сигизмунда. Воспользовавшись этим, девка рванулась в другую сторону, пытаясь освободиться. Сигизмунд тут же дал ей в спину торцом фонаря.
— Стоять! — рявкнул Сигизмунд, поддергивая к себе одновременно и девку, и кобеля.
Около гаража было хоть глаз выколи. Лишь у парадных желтели тусклые фонари, освещая выщербленные ступеньки. К ближайшему фонарю и потащил Морж пойманную угонщицу.
Конечно, ее можно, не рассуждая, сразу отволочь в ближайший опорный пункт милиции. Благо недалеко. Но в опорном пункте, как доподлинно было известно Сигизмунду, сидят отъявленные мудозвоны. Мудозвонов мало интересовали страшные как смертный грех угонщицы. Мудозвоны вели свою — таинственную, Моржу недоступную, мудозвонную — жизнь. Туда хоть расчлененку в полиэтилене приволоки — никто и не почешется.
Можно, конечно, поступить с угонщицей и по закону военного времени. Связать ее потуже и обезопасить у себя на кухне. А утром сдать с рук на руки участковому.
Участковый в моржовском квартале прямо дядя Степа. На диво толковый, дельный и незлобивый мужик лет сорока. Ему без страха можно сдавать любых нарушителей. Участковый их никогда не бил. И имел привычку утруждать мозги
— разбирался, копался, ковырялся. И даже людям помогал, если получалось, говорят.
Однажды — Морж сам был свидетелем — соседка по лестнице вызвала участкового, чтобы он забрал бомжа. Тот явно превысил меру дозволенного: мало того, что перегородил своим пьяным неопрятным туловищем весь подъезд, так еще пустил под себя обильную лужу. Соседка вертелась на лестнице и шумно возмущалась. Участковый явился почти сразу и ласково заворковал над простертым бомжом: «Ух, какие мы пьяненькие… да какие мы, оказывается, мокренькие…»
Вот такой участковый.
Так что сдать ему пойманную на месте преступления угонщицу можно было бы без страха и последующего пятна на совести.
К такому решению был близок Сигизмунд, когда тащил ее под фонарь.
Все ясно. Так он и думал. Мало что преступница, так еще и наркоманка. Впрочем, одно другое за собой тянет. Глаза светлые, почти белые. И глядит ненормально. И одежка… Волосья грязные, пакля будто. Коса, вроде, но разлохматилась.
На одежде не то бахрома, не то рванина. Из хипья, что ли. На ногах чуни какие-то. Это уже новенькое, прежде такого за хипьем не водилось. На шее дрянь болтается. Украшение. Любит хипье украшениями себя обвешивать. Всегда любило.
Из дворового мрака вынырнула соседка, Софья Петровна, выгуливающая пуделька. Сигизмунд ее еще с детства знал. Она всегда держала собак. Софья Петровна обитала в соседней парадной. Пуделек у нее был старенький, скучный, в драки не встревал, за кошками не гонялся. Бегал, нюхал. Исправно гадил на газончике. Сигизмунд втайне презирал пуделька.
Софья Петровна подошла, поздоровалась. Исподтишка метнула взгляд на сигизмундову добычу. Та глядела в пустоту остановившимися белыми глазами.
— Вот, — сказал Сигизмунд, возбужденно и вместе с тем растерянно, — машину у меня угнать хотела. В гараже словил…
Софья Петровна, то и дело опасливо косясь на застывшую в прострации наркоманку, раскудахталась. Времена ныне пошли! Вот прежде времена были! Вот Одесса… Знает ли Сигизмунд Борисович, как случилось в Одессе? Вот знает ли Сигизмунд Борисович такого — Маршала Жукова? Как в сорок шестом годе в Одессу был направлен Маршал Жуков. А ворья в Одессе было видимо-невидимо. И тогда Жуков в одну ночь расстрелял в Одессе сорок тысяч воров. И с тех пор в Одессе сделался порядок…
Этот миф Сигизмунду слышать уже доводилось. Только Софью Петровну огорчать не хотел.
Та уже в открытую неодобрительно уставилась на угонщицу.
— Что вы ее в милицию-то не сдадите? Глядите, сбежит ведь!
— Так в этот, опорный, тащить бесполезно, — сказал Сигизмунд. — Эти… гм, олухи ее тут же и отпустят. Хочу с утра нашему участковому с рук на руки сдать…
Тут пойманная девка вдруг дернулась и хрипло выкрикнула невразумительную угрозу.
— Ой, — вымолвила Софья Петровна и попятилась. — Ой, эти прибалты-чечены, не связываться бы с ними…
Меньше всего угонщица была похожа на чеченку. А вот на эстонку тянула.
Очень не любил Сигизмунд эстонцев. На польскую кровь свою грешил. Потому лишь укрепился в первоначальном решении сдать девку участковому. Пусть-ка русскую зону потопчет.
— Ой, Сигизмунд Борисович, не связывались бы вы с ними… Отпустили бы от греха… Не то бомбу взорвут во дворе. Вон как в Москве-то, по телевизору передавали…
Девка повернулась и устремила на Софью Петровну ненавидящий взгляд безумных глаз. Прямо Вий какой-то.
Софья Петровна визгливо призвала своего пуделя и метнулась в темноту.
— Пошли, курва! — грозно сказал Сигизмунд девке. И поволок ее по осыпающимся ступенькам к парадной.
* * *
На лестнице обторчанная угонщица принялась брыкаться с удвоенной силой. Только два потных года в тренажерном зале среди скудоумных качков дали Сигизмунду резерв одолеть тяжелый подъем. Девка грозно рычала — запугивала. Кобель рычал тоже. Словом, оба сделали все, чтобы Сигизмунд чувствовал себя полным дураком.
