— Какая разница. Бесполезно. Уж я ли не пыталась.
— Собираешься сидеть здесь до скончания времен?
Ничего не сказав в ответ, она вернулась к исходной позе, замерла. Себе она казалась опустошенным тяжелым сосудом, статичным, неподвижным. Я же видел в ней опасный вихрь или водоворот, видел себя, полупрозрачного и тонкого, клонящегося к ней, затягиваемого в воронку.
— Рила, у меня работа.
— А как же. Разве ты что-то другое скажешь?
— Рила, иди отыщи Бена.
Я продолжил путь. Долго не оборачивался. Не отваживался, боялся, что втянет меня, засосет; что побегу к ней. Знал я ее, хорошо знал. Знал, какие качества заперты в ней отчаянием. Рила не глядела мне вслед. Ее взгляд устремился на пыльную равнину, на которой, как предполагалось, находился Бен.
Я оставил ее.
И сбился с пути. Память о последнем посещении не помогла. Не могла помочь, потому что слишком велики оказались изменения. Изменилось все. Я искал жилища гигантов. Видеть их не хотелось, ибо знал я, что увижу признаки прогрессирующего вырождения. Но встреча с гигантами — лучшее средство выйти на Тофика. Состояние Тофика, как пленника Врага, должно отличаться — и не могло быть иным — переизбытком самоуважения, гордости, заносчивости, глупости. Выйти на контакт с Тофиком можно было при помощи таких же качеств. Значит, гиганты. Что и следовало доказать.
В отдалении, ближе к пустынному горизонту громоздились скалы, голые, черные, похожие на грозящие кому-то в небе кулаки. Кому грозили они? Облакам? Облака облика не менее жуткого: пурпурные, неподвижные, жирные, тяжкие тучи. Недвижные скопления туч. Песчаная пыль под ними кажется живее, колышется в воздухе тучей саранчи. Мертвый мир. Моя тень тянется следом, макушкой тычется в горизонт, лягает меня пятками, зацепить стремится, с ног сбить. Колючие скальные пики от дальнего горизонта дотягиваются до меня, норовят всадить верхушки в живот, промахиваются… острые пики памяти. Одна из теней мертвее, чем другие. Она — то и приходит в движение, отделяется от остальных… Группа гигантов. Слабею, истекаю печалью, силу сердца всасывает пыльный песок.
Где? Где былое величие?
Высокими они были — что ж, рост, пожалуй, не уменьшился. Но суть и сила их исчезли. Длинные, тощие, шаткие призраки-прислонюхи, стремящиеся опереться о воздух, неуклюжие, пустоликие, сливающиеся с пыльной завесой. Приближаясь, эти нескладные явления вырастали числом и ростом. Навстречу шагали представители племени, которое я когда — то, в прошлое посещение, пытался предостеречь и поддержать. Впустую, как оказалось. При виде их не смог я удержать горестного вопля, отозвавшегося таким же, как мне сначала показалось, воплем толпы гигантов. Но нет, они всерьез считали, что испустили грозный боевой клич. Наивная публика. Что-то смехотворное сквозило в их грозных жестах. Они рванулись ко мне, чтобы размозжить меня своими костями, смешать с пылью, но выставленная мною вперед Сигнатура сдержала их. Не сразу они разглядели, распознали ее сияющий образ, туго ворочались мысли, долго рылись гиганты в памяти. Но вот они кончили недоуменно чесаться и переглядываться, вот уже окружили меня, около двух сотен пустынных призраков. Узнаю когда-то царственные лики, ныне изношенные, затертые маски.
Нелепо потоптавшись, они двинулись обратно, заключив меня в центр своей компании, повлеклись к скалам, среди которых расположился воздвигнутый ими замок, конгломерат башен грубых очертаний, почти не напоминавших о грандиозных сооружениях Первого Времени. Меня подмывало спросить: «Вы всерьез воображаете, что эта дикость чем-то похожа на то, в чем вы обитали когда-то, когда были самими собой?»
Они ввели меня в длинный зал. Стены из неотесанного камня, грубые стулья и парадные, тронные кресла. Гиганты расселись, попытавшись позами изобразить величие. Тяжкие хламиды свои они явно полагали роскошными царственными одеяниями. Тускло сверкала всяческая мишура: короны, диадемы, скипетры, державы, церемониальные мечи и иная подобная дрянь. Где они разжились этим хламом? Отважились проникнуть на Шикасту!
С трудом я сдерживал себя от проявления скорби о потере всего, что означало Первое Время. Удерживая перед собою Сигнатуру, я спросил гигантов, как им жилось с тех пор, как я покинул их. Молчание. Они ерзают, переглядываются, поворачивают физиономии ко мне, отворачиваются от меня… Замечаю, что черты их различаются с трудом, вглядываюсь. Блестящие черные лики с оттенками коричневого, проблесками желтого, кремового, бежевого… Трудно различить. Более сотни их здесь, на стульях, на тронах, но меньше, чем тогда. Вижу пустые стулья. Число пустых сидений, кажется, возрастает. Занимавшие их фигуры тают в сгущающихся сумерках. Свет исходит лишь от Сигнатуры, да и жизнь здесь теплится, кажется, лишь в ней одной. Гиганты тощи, серы, нематериальны, почти прозрачны. Кажется, смена позы сидящего ведет к его исчезновению. Неловкий поворот — и громадный коричневый муж в нелепом одеянии превращается в брошенный на спинку кресла плащ, а сверкающие глаза его, ищущие в моем лице ответа на вопросы памяти, оказываются драгоценной дрянью, ювелирными поделками, сверкающими на потасканной тиаре, косо нахлобученной на венчающий вырост спинки этого кресла. Они рассеивались и растворялись под моим взглядом.
— Где ваша воля к победе? — спросил я их. — Где боевой порыв?
Змеиный шип заполнил зал, они задергались, завертелись, лишь Сигнатура сдерживала их порыв уничтожить меня на месте.
— Ш-ш-шикас-с-с-ста…. - слышал я шипенье, наполненное ненавистью, отвращением, но более всего — смертельным ужасом.
Что-то вспоминалось им из того, чем они когда-то были, Сигнатура вызвала в их головах эти воспоминания. Немного вспоминалось, но нечто возвышенное, великолепное. Нечто верное, неоспоримое. Они знали, во что превратились их потомки. По лицам их было заметно, что даже слово «Шикаста» вызывало мучительные ощущения.
— Буду сидеть тут с вами столько, сколько понадобится, чтобы посетить Шикасту, — сообщил я гигантам.
Снова движение, топот, как будто забили копытами испуганные кони.
Согласно долгу своему, я сказал им, даже зная, что они меня не станут слушать — они в состоянии были слышать, иначе я не стал бы тратить зря свои отнюдь не бесконечные запасы энергии — я сказал им:
— Идите со мною. Я помогу вам. Я сделаю все, чтобы помочь вам добиться своего, пробить себе дорогу.
Они замерли без ответа, без движения, призрачно серея в полутьме.
— Что ж, — сказал я тогда. — Вы должны сидеть здесь, пока я не вернусь. Лишь при таком условии это путешествие возможно.
Окруженный этими вместилищами тлена, поддерживаемый их немыслимой надменностью, я смог пронзить туман, отделявший меня от реальности Шикасты, смог приступить к поиску друга моего Тофика.
Однако следует сначала упорядочить воспоминания о моем посещении Шикасты — тогда Роанды — еще в Первое Время, когда эта раса являла собою надежду и гордость Канопуса. Использую также и иные записи о визитах на Шикасту в Эпоху Гигантов.
