– Постоянно, – ответил Перегрин.
Собеседница пожелала услышать детали, и он туг же подробно их изложил.
Тем временем Бенедикт пришел в себя. Во всяком случае, так ему показалось. Пока дети мирились, он позволил собственному вниманию обратиться к умопомрачительной мамочке.
– В извинениях не было необходимости, – заговорил он. – И все же они оказались весьма… э-э… волнующими.
– Девчонка поистине несносна, – ответила леди. – Я уже несколько раз пыталась продать ее цыганам, да они отказываются брать.
Неожиданный ответ удивил. Красота так редко сочетается с остроумием. В подобной ситуации любой другой мужчина предпочел бы отмолчаться, однако Бенедикт за словом в карман не полез:
– Ну, в таком случае его они тоже не возьмут. Правда, он принадлежит не мне, так что даже не имею права предлагать. Перегрин – мой племянник. Единственный отпрыск Атертона. А я – Ратборн.
Что-то изменилось. На лице красавицы появилась тень.
Возможно, он знал, в чем дело. Разумеется, она могла быть прекрасной, как сам первородный грех, но это вовсе не исключало строгой приверженности определенным принципам.
– Наверное, будет лучше, если кто-нибудь по всем правилам представит нас друг другу, – заметил Бенедикт и внимательно оглядел выставочный зал. Кроме двух взрослых и двух детей, в нем оказалось еще три человека. Никого из них он не знал, да и не хотел знать. Заметив пристальный взгляд, все трое предпочли поскорее отвернуться.
В этот момент разум проснулся, и Бенедикт спросил себя, какое значение имеет официальное знакомство. Леди замужем, а у него на сей счет имеются строгие правила. И если он попытается продолжить знакомство, то непременно их нарушит.
– Сомневаюсь, что у нас с вами могут обнаружиться общие знакомые, – заметила она. – Дело в том, что каждый вращается в своем собственном кругу, милорд.
– И все же мы здесь, – возразил виконт, изо всех сил стараясь обойти строгий свод правил общения с замужними женщинами.
– Да, и Оливия тоже. По глазам вижу, что ровно через девять с половиной минут она осуществит одну из своих идей, а это означает, что через одиннадцать минут нас ожидает настоящий кошмар. Я должна немедленно увести ее.
Незнакомка отвернулась.
Смысл высказывания был совершенно ясен. С таким же успехом можно было выплеснуть в лицо ведро ледяной воды.
– Вижу, что совершенно свободен, – заметил Бенедикт. – Что же, достойная реакция на мою дерзость.
– Дерзость здесь абсолютно ни при чем, – возразила красавица, не оборачиваясь. – Все дело в инстинкте самосохранения.
Она взяла дочь за руку и покинула Египетский зал.
Он едва сдержался, чтобы не пойти следом.
Немыслимо.
И все же истинная правда.
С тяжело бьющимся сердцем Бенедикт уже сделал было несколько шагов, но в этот момент в вихре ленточек, рюшей и перьев в зал впорхнула леди Ордуэй и полетела прямо к нему. Украшения вкупе с весьма заметной беременностью делали ее похожей на взволнованную наседку.
– Скажите, что передо мной не одна из этих штук, – затараторила она. – Ну, тех, которые бывают в пустыне. Не оазисы, Ратборн, а те, которые видят, а на самом деле их нет.
Бенедикт бесстрастно взглянул в хорошенькое глупо-жизнерадостное личико.
– Полагаю, вы имеете в виду мираж.
Леди Ордуэй кивнула, отчего ленточки, рюши и перья на шляпке с готовностью затрепетали.
Казалось, они знакомы уже целую вечность. Она была на целых семь лет моложе. А восемь лет назад он едва не женился на ней, а не на Аде, сестре Атертона. Бенедикт вовсе не был уверен в том, что если бы не сработало это самое «едва», обстоятельства сложились бы более счастливо. Обе леди были в равной степени миловидны, обе происходили из прекрасных семей и обладали значительным состоянием. И ума им отмерили в равном количестве. Надо признаться, последняя из категорий значительно уступала остальным.
И все же мало кто из женщин обладал такой же способностью активизировать мыслительную деятельность. Во всяком случае, Бенедикт в полной мере отдавал должное покойной супруге.
– Вот-вот, я думала, это был мираж, – тут же подхватила леди Ордуэй. – Или сон. В окружении всех этих странных созданий вполне можно решить, что спишь. – Она обвела рукой зал. – И все же это действительно была Батшеба Делюси. Она вышла замуж раньше меня. Да вот только Уингейты так и не признали этот брак. Для них невестка просто не существует.
– Как скучно, – устало заметил Бенедикт, автоматически отметая незнакомые имена. – Без сомнения, семьи никак не могут забыть какой-нибудь мелочный раздор двухсотлетней давности.
С Уингейтом он учился в школе. Кажется, это была фамилия графа Фосбери. А вот что касается Делюси, то ни с кем из них он не встречался. Правда, отец был знаком с главой семейства, графом Мандевиллом. Старый лорд Харгейт знал всех, кого стоило знать, а также все, что стоило знать о них.
– Какой угодно, только не мелочный, – горячо возразила леди Ордуэй. – И ради Бога, не говорите, что не по-христиански переносить на детей грехи предков. Ведь если принимаешь детей, то предки тоже непременно появятся, а это, сами понимаете, просто ужасно!
– Право, мне не доводилось встречаться с этой леди прежде, – заметил Бенедикт. – И ровным счетом ничего о ней не известно. Случилось так, что дети поссорились, и нам пришлось вмешаться. – Виконт взглянул на Перегрина. Мальчик как ни в чем не бывало вернулся к рисованию. Что и говорить, юность на редкость гибка и отходчива.
Сам же Бенедикт до сих пор едва дышал. Батшеба. Значит, ее зовут Батшеба. Вполне подходящее имя.
Леди Ордуэй тоже посмотрела на племянника виконта, после чего понизила голос и добавила:
– Она происходит из обедневшей ветви Делюси.
– В каждой семье свои трудности, – заметил Бенедикт. – У Карсингтонов, например, головная боль с моим братцем Рупертом.
– А, этот бездельник! – воскликнула леди Ордуэй с той мечтательной улыбкой и тем снисходительным тоном, которые мгновенно появлялись у дам, едва речь заходила о Руперте. – Те, кого в обществе называют ужасными Делюси, – совсем другое дело. Репутация крайне сомнительна. Только представьте, что стало с лордом Фосбери, когда второй из его сыновей, Джек, вдруг заявил, что женится на одной из них. Примерно то же, что произошло бы с лордом Харгейтом, если бы вы сказали, что женитесь на цыганке. Да она, собственно, и осталась цыганкой, как ни пытались они сделать из нее леди.
Тот, кто старался сделать из Батшебы Уингейт леди, определенно не зря тратил и силы, и время. Ни в манере держаться, ни в речи Бенедикт не заметил ничего банального или вульгарного, а уж он-то сразу видел те едва уловимые оттенки, которые безжалостно выдавали даже самых хорошо обученных самозванцев и лицемеров.
