Юридически он потерял право о ней тревожиться в момент, когда были подписаны последние документы, касающиеся развода. Он и не тревожился до тех пор, пока их дочь не рассказала, с каким подонком Карен встречается.
Никто, ни одна женщина на свете не могла быть более ранимой, более уязвимой для определенного рода мужчин, чем его бывшая жена. Он-то знал это.
Вчера вечером, по дороге через горы, воспоминания следовали за ним так же неотступно, как хвостовые огни. Он слишком хорошо помнил их первую встречу. Был первый день занятий. Шел урок истории. Она вошла и села с Риком Уиллмингом — ее дружком в ту пору. И Крэйг забыл обо всем. Он в жизни не видел такой красивой девочки. Она была вся золотая: волосы, кожа, позлащенная солнцем, голос, как струящийся мед. Но свидания она ему упорно не назначала.
У нее никогда не было неприятностей, пока она его не встретила. Был вечер, когда он твердо решил, что все пойдет идеально. Вечер, когда они в первый раз занялись любовью.
Она больше не била его кулачками и перестала хлопать его по рукам. Она все еще боялась, но уже не отталкивала его, так же, как и он, чувствуя волшебство, которое возникло между ними. Только все происходило в середине зимы, в мороз и снежную бурю, а на заднем сиденье машины было дьявольски тесно. Он изо всех сил старался сохранять хладнокровие и делать все правильно, только он не знал, как хоть что-нибудь сделать правильно, и так сходил по ней с ума, что соображать был не в состоянии. Он сделал ей больно. Господи, он же не хотел этого. И когда она расплакалась, он чуть не умер.
Карен вынула из воды губку и вытерла стол.
— Почти все. Скоро закончим.
Она быстро улыбнулась ему и отвернулась.
Крэйг чувствовал, что ей с ним неловко. Его вина. Нужно было болтать о пустяках, а не пускаться в воспоминания. Однако они не были наедине бог знает сколько времени. Они были либо с детьми, либо не вместе.
Он понял, что не смотрел на нее, не видел ее как следует годы. Он знал семнадцатилетнюю девочку, а сейчас вдруг с болезненной остротой ощутил, что зрелая женщина, стоящая рядом с ним, была ему абсолютно не знакома. Он ее совсем не знал.
Рубашка цвета розовых кораллов и обычные джинсы соблазнительно облегали ее стройную фигуру. Даже в этой простой рабочей одежде в ней чувствовался стиль и природная элегантность. Она сохранила нежный овал лица, тонкие классические черты, но на лбу чуть виднелись морщинки, показывающие характер. Она двигалась с женской уверенностью, которой у Карен-девочки никогда не было. Он уже не знал теперь, как заставить ее засмеяться, не знал, любит ли она те же сладости, и понятия не имел, осталась ли она такой же дикой и нежной в постели с другим мужчиной.
Он ее не знает, повторил Крэйг про себя. Однако она стала еще красивее, чем раньше. И спутанные волосы, и кожа цвета меди. И в мягких голубых глазах остался еще намек на робкую девочку, которой она когда-то была. Девочку, которая верила в него, доверяла ему, шла за ним, в какие бы кошмарные неприятности он ее ни впутывал. Когда-то Карен любила и хотела его безрассудно. Да, они любили друг друга.
Боль была старой, остро знакомой. Как они это потеряли? Как два человека могли потерять такое сильное, редкое, особое чувство?
Он избавился от Рика. Вступил в дискуссионный клуб, поскольку она там состояла. Начал болтаться после школы в кондитерской старика Симпсона, так как там продавались ее любимые сладости.
И все же она не соглашалась на свидание.
Он был звездой школьного футбола. Это производило впечатление на всех девчонок, кроме Карен. Возможно, он имел репутацию чересчур уж предприимчивого парня и она его побаивалась. Тогда Крэйг полностью изменил манеру поведения. Как примерный бойскаут, он провожал ее домой, нес учебники, звонил каждый вечер, но ни разу ни словом, ни делом не выдал, что гормоны кипели во всем его теле.
Через месяц — самый длинный месяц в его жизни — Карен наконец согласилась. Но лишь на один раз. Только в кино и при условии, что в десять она будет дома. Крэйг повел ее на диснеевский фильм, но даже тут не стал рисковать. Без пяти десять у заднего крыльца ее дома он поцеловал ее на прощание, но это был самый робкий, самый осторожный поцелуй в его жизни. И черт побери, абсолютно случайно его рука скользнула по ее груди.
Тут-то она ему и врезала. Маленьким золотистым кулачком. Прямо в глаз…
— Крэйг! Тут осталось кофе еще на чашку. Будешь?
Крэйг обернулся. Карен очистила тарелки и стояла рядом с посудным полотенцем в руке.
— Нет, спасибо. И не нужно этого делать.
— Ты что, не заметил, что я съела половину? Раз ты решил помыть посуду, я буду вытирать.
Она вскинула голову.
— Чего ты хмуришься? Еще думаешь о детях?
— Да нет. — Крэйг замялся. — На самом деле я подумал о походе на каноэ много лет назад. О мальчишке, который выставлялся перед своей девочкой, думая, что покажет ей, какой он настоящий мужчина и как здорово справляется с порогами.
Карен выхватила из сушилки белую тарелку и, склонив голову, старательно вытерла ее досуха. Солнце подчеркнуло нежную линию ее плеч.
— Если я правильно помню, мы изрядно вымокли.
Они не просто вымокли, а промокли до костей. Каноэ унесло, и они оба застряли на отмели неизвестно где. Потом из-за него у нее были неприятности в школе. А когда он однажды накопил денег, чтобы угостить ее шикарным ужином, на его старом драндулете лопнула шина, они попали под дождь и она испачкала свое любимое белое платье. В довершение всего ее родители устроили жуткий скандал, когда он наконец привез ее домой.
Карен бросила губку.
— Вот и все! — весело объявила она. — Завтрак грандиозный, большое тебе спасибо, но мне пора домой. Не беспокойся о ребятах, я сама с ними переговорю…
— Я тоже.
— О'кей.
— Нам, наверное, нужно будет встретиться и сравнить результаты. Я думаю, проблема такого рода, что требуется единый родительский фронт.
Карен согласно кивнула, но к двери бросилась так, как будто за ней гнался призрак. Если бы дверь была заперта, она бы ее, вероятно, вышибла. К счастью, ее нужно было только толкнуть. Она промчалась по террасе. За собой она слышала шаги Крэйга. Очевидно, он решил проводить ее до машины. Лучше бы он этого не делал.
Сердце бешено колотилось, нервы были на пределе. За завтраком в течение нескольких минут им было хорошо вместе. Теперь она чувствовала себя виноватой в том, что все испортилось. Она прервала разговор, позволила вклиниться неловкому молчанию, из которого выросла непреодолимая стена. Непреодолимая, по крайней мере, для нее.
Внезапно как удар ей пришла в голову мысль, что она мыла посуду с совершенно незнакомым человеком. Это не был мальчик, в которого она была безумно влюблена, но это был и не тот мужчина, за которого она когда-то вышла замуж. Этот высокий широкоплечий человек с искрящимися темными глазами был ей совсем не знаком.
