— Я буду работать с форзицией, — сообщила Сакура, и Мэри еще раз сбегала в соседнюю комнату за длинными ветками в золотисто-желтых соцветиях, после чего ей велели обрезать листья на нижней части стебля. Обрезать было нечем, свои ножницы Мэри уже вручила Сакуре, так что ей пришлось действовать голыми руками, пока учительница рассуждала о контрасте между светом и тьмой, засовывая форзицию в обломок водосточной трубы, выкрашенный ею в черный цвет.
— Этот необычный материал, — говорила она, ловко ухватывая тонкие стебли, — символизирует склонность Каяма ко всему новому и свежему! Обломок трубы, моток проволоки, бумага — все может расцвести, соприкасаясь с настоящим цветеньем!
Разглядывая ее работу, я в этом слегка усомнилась: грубая труба с просверленными в ней дырками совершенно не выглядела цветущей, хотя из каждой дырки торчало по форзиции; скорее, это сооружение смахивало на черную сороконожку, дрыгающую пушистыми желтыми ногами. Если бы я не присвоила вишневые ветки, сороконожка могла бы получиться розовой.
Тем временем Сакура демонстрировала другие возможности, перейдя к каменному сосуду античной формы и используя все ту же форзицию. Эта версия выглядела несколько привычнее, и напряжение в классе стало спадать, тем более что Сакуре скоро надоело и, ответив на несколько робких вопросов, она двинулась вдоль стола, разглядывая работы учениц. Щедро расхвалив композиции нескольких женщин, она заметно остыла, подойдя к букету Лили Брэйтуэйт.
— Подчеркивая форму, вы теряете истинную, природную прелесть азалий, — сказала Сакура, и Лиля, дождавшись перевода, закивала с несчастным видом.
Ее подружка Надин, показав пару кривобоких веточек, заработала улыбку и похвалу. За чувство цвета. Но это было еще не все: Мэри Кумамори получила выволочку за свой прелестный вереск в бледно-зеленом фарфоре. Девушка низко поклонилась и поблагодарила Сакуру за ее мудрые мысли. Мне стало интересно, какой приговор ожидает тетю Норие, ведь она, Ёрико и Сакура учились в Каяма вместе, только незамужняя Сакура пробилась в старшие преподавательницы Школы, а тетя и Ёрико получили домашнюю лицензию, потому что на десять лет выпали из школьного времени, занимаясь детьми и домом.
Тетя сложила пышный букет из белых рододендронов, обвитых гибкой плетью логановой ягоды. В голубой стеклянной вазе это смотрелось броско и щеголевато, как, впрочем, смотрелась и сама тетя Норие. Но не для Сакуры, нет.
— Ну что же, Симура-сан, вы выбрали рододендрон, — наставница выдержала паузу. — Это такой обыкновенный цветок.
Сакура еле заметно поклонилась, и моя тетя ответила тем же. Когда она подняла лицо, я заметила некоторое недовольство. Ее не обругали, но и не похвалили.
Обыкновенный цветок. И это все.
Ёрико повезло ничуть не больше.
— Какая, однако, классическая емкость, — сказала Сакура, пробежав пальцами по гладким росткам бамбука, соединенным с длинной травой и цветами камелии, и проплыла дальше. «Зачем они вообще посещают эти классы? — думала я в недоумении. — Ну да, впрочем... Не всегда же здесь эта Сакура. Госпожа Кода — та совсем другое дело, в прошлый раз она здорово рассказывала о подвесных композициях и раздавала приятные советы... О боже, эта злюка подходит ко мне».
— Вы и есть калифорнийская племянница Норие Симуры? Я вижу некоторое сходство.
Сакура окинула взглядом мой костюм, потом утянутые из-под ее носа вишневые веточки.
— Можно поправить? — Не дожидаясь ответа, она протянула руку и потрогала мое расщепление. Веточки распались, но ее интересовало не это. — Часть ствола под водой не очищена от листьев! — Она нервно теребила вишневые почки, оставленные мной на стеблях.
— Мне не хотелось срезать живое, — возразила я, и в комнате воцарилась абсолютная тишина. Я даже не сразу сообразила, в чем дело. Ах да, здесь же не принято оправдываться!
— Когда вы наберетесь опыта, то заметите, что вода не терпит живого на цветочных стеблях, в ней образуются бактерии, и жизнь вашей композиции значительно укорачивается. — Сакура достала острые ножницы из кармана и принялась щелкать ими, срезая почки. — Наклон стеблей у вас тоже неудачный. Это ведь урок восьмой, основы наклонения?
— Нет, это урок третий. Основы втыкания, — ответила я.
— Ну да, и ветви падают слишком низко. Наклон больше пятнадцати градусов! — Она меня не сразу услышала, занявшись перестановкой вишневых веток. — То есть как? Вы начинающая? В моем продвинутом классе? Чтобы попасть на это занятие, нужно освоить предварительный курс. Все дело здесь в родственных связях, не так ли?
Она отошла прочь, не поклонившись. Меня трясло от напряжения, но я знала, что она права. Меня пустили в этот класс благодаря тете Норие и ее сладкому голоску.
Тут как раз раздался ее голосок.
— Сакура-сэнсэй, что-нибудь не так? — произнесла моя тетя.
Вежливо, но сухо.
— Боюсь, что я не имею возможности продолжать дискуссию, — ответила Сакура в том же духе, не оборачиваясь. — Если у вас есть вопросы, подойдите ко мне после занятий.
— Манеры учителей в этой школе заметно изменились с тех времен, когда я была студенткой, — сказала ей в спину упорная Норие. — Я приношу свои извинения всем присутствующим за ваше поведение.
Учтивое, но безоговорочное объявление войны. Все присутствующие в классе поняли это правильно и опустили глаза, изучая узоры ковра. Сакура решилась наконец обернуться.
К шести дюймам разницы в росте она добавила ледяной, угрожающий тон:
— Норие-сан, вам известно, что девиз школы: «Истина в естественном».
— Вот именно! — перебила ее тетя. — Истина как раз в том, что мы должны заниматься цветами, а не выяснять отношения.
Тут все заговорили разом, как будто пытаясь заделать брешь, пробитую в школьном этикете. Поднявшийся шум был прерван стуком деревянной трости, неожиданным, будто удар хлыста.
— Успокойтесь, пожалуйста! — раздался дрожащий голос старой госпожи Коды. — Сейчас самое время выпить чаю. Самое время успокоиться и выпить чая!
2
«Нет, я туда не вернусь. Это же Дикий Запад какой-то, сцена в салуне с открыванием карт, только вместо ковбоев, тычущих друг в друга пистолетами, — дамочки в шелках, вооруженные ножницами!»
Так я сказала Ричарду Рэндаллу, когда некоторое время спустя, мы сидели в закусочной «Мистер Донат» возле станции Сёндаги. Описывая ему неприятные утренние события, я так волновалась, что складывала свою салфетку всеми способами, пока из нее не получилось нечто среднее между гармошкой и неуклюжим подобием оригами.
— У твоей тети, сдается мне, раздвоение личности, — задумчиво протянул Ричард. — Иначе с чего бы ей устраивать подобную сцену? Японцы — самые приличные люди на свете. Да японец скорее умрет, чем позволит себе что-нибудь этакое.
В это время подросток, сидевший неподалеку, взгромоздился на стул и принялся орать песенку из альбома группы «Оазис».
