Едва я задула свечи, Лиза скрестила руки на груди и оглядела меня с головы до ног.
– Футболка тебе мала. Слишком обтягивает. Не надо тебе красы этой недетской.
Я хмыкнула. Да, футболка на мне была старая, но «обтягивала» она трикотажный бюстик с тонким поролоном в чашечках, который из солидарности порекомендовала тощая продавщица бельевого отдела «Сирса».
Лиза перегнулась через стол, заговорила мне в лицо:
– Учти, секс в четырнадцать не приятнее сильного запора. Дальше первой базы пацанов в этом году не допускай.
– Господи, да не занимаюсь я сексом! – простонала я. Аж захотелось, чтобы это было написано на этой вот тесной футболке. Хоть носи ее каждый день, может, тогда Босс, учителя, соседи и одноклассники перестанут ждать, что я в одночасье превращусь в порнозвезду с титьками на разрыв лифона и фонтаном пергидрольных локонов на черепе, ни дать ни взять блядская версия Халка.
Босс взялась за нож и стала резать торт, приговаривая:
– Брось, Лиза. У нее же день рождения!
– Ага, а меня, месяца не прошло с четырнадцатого дня рождения, лишили невинности, на школьном стадионе Перл-ривер, – объявила Лиза, вручая мне первый кусок. – Я лежала в яме для прыжков с идиотом Картером Мэком. У него был презерватив со смазкой, и в песочнице я такое никому не советую. Ему песком облепило…
– Кому мороженого? – перебила Босс, выкрутив ручку громкости до девятки.
Я принялась за торт, потому что знала: Лизу посреди басни с моралью просто так не уймешь. Небось поэтому она назвала меня Мози[4], чтоб я ноги почем зря не раздвигала: Мози Медли, чтоб не спешила туда, откуда не вернешься. Хотя иногда казалось, что мораль ее историй в том, что она была дико круче, куда, типа, мне до нее.
– Я потом целый месяц думала, что пенисы отделаны наждаком, – не унималась Лиза, – и ей, Босс, все это надо знать. Ты меня родила тоже в пятнадцать, так что вряд ли ты на четырнадцатом году сидела за пяльцами, размышляя о Христе.
– Да господи ты боже мой, не занимаюсь я сексом! – завопила я, едва не подавившись тортом.
– Так держать, – кивнула Лиза.
– Мози, открывай подарки! – встряла Босс.
В общем, зашибись день рождения получился, но куда лучше пятнадцатого. Пятнадцать мне стукнуло почти три месяца назад, вскоре после того, как Лиза вернулась из реабилитационного центра. Босс подкатила ее кресло поближе к кухонному столу, песенку про день рождения спела одна и мимо нот. Торт Лиза мусолила во рту, будто беззубая. Бурые слюнявые крошки падали изо рта на пижамную куртку, и я очень пожалела, что заказала шоколадный торт.
Если Босс впрямь верила, что бассейн сделает маму целенькой, она бы за это убила не только дерево.
– Мози, «Медикэйд» больше за физиотерапию не заплатит, – тихо объявила Босс, склонившись ко мне.
– Попроси еще, – проговорила я. Под бедром ожил сотовый: пришла эсэмэска.
– Да я провисела на телефоне две недели обеденных перерывов, только чтоб мне еще раз отказали. Я заполнила все бланки, какие у них только нашлись. Не заплатят они.
До инсульта мама работала в баре «Ворона», а барменам медицинская страховка не полагается. Босс уже заложила наш дом, чтобы покрыть больничные счета и заплатить миссис Линч, которая с начала учебного года сидела с Лизой по будням – я-то опять училась.
Зато у обнищания есть плюсы: Кэлвери нам теперь не по карману. В десятый класс я ездила на автобусе, в Перл-ривер, к прежним одноклассникам. Из дома я по-прежнему выходила в юбке до колен и в джинсы переодевалась в школьном туалете. Босс беспокоилась, что маме хватит оставшегося соображения, чтоб скумекать. В Кэлвери школу Перл-ривер называют гнездом порока. По-моему, это один из немногих случаев, когда Лиза и Босс полностью согласились с баптистами. Лиза считала, что если я останусь в Перл-ривер, то к началу первого урока буду под кайфом, а к концу второго залечу, – у нее вышло именно так. Домашнее обучение исключалось: Босс работала в дневную смену, а Лиза, по ее собственным словам, могла научить меня лишь смешивать хороший мартини. Едва Босс объявила, что после Кэлвери проще поступить в колледж, мама недолго думая оплатила первый год обучения.
Под бедром снова завибрировал сотовый: Роджер, единственный друг, единственное светлое пятно безрадостного года в Кэлвери, строчил эсэмэски как из пулемета.
– Может, возьмем бассейн напрокат? Пожалуйста, не губи нашу иву! – взмолилась я.
Босс расправила плечи, выпрямилась во весь свой рост, то есть во все пять футов три дюйма, видно было, что сошлись на спине лопатки.
– Тайлер займется ивой сегодня же. Дерево не вернет твоей маме здоровья, даже если она ему молится.
Я подумала, что из-за ивы маму взбаламутит так, что мозг у нее опять взорвется, и мы потеряем то, что от него осталось. Подумала, но промолчала: без толку суетиться, коли у Босса лопатки свело.
– Делай что хочешь, но губить иву неправильно. Дрянски. Неправильно.
Босс не смягчилась. Я отпихнула тарелку с завтраком, сгребла сотовый и прогромыхала в свою комнату за рюкзаком. Как только дверь за мной закрылась, я отщелкнула крышку на телефоне. Первая эсэмэска спрашивала: «Ива > Бассейн?» – а вторая: «Ты жива?»
Я быстро набрала ответ: «Прости. Кипешь. Я мимо. Бассейн > Ива».
«Жду в скворечнике».
«Школа, балда».
«Забей», – коротко ответил Роджер.
Я уставилась на это слово. Соблазнительно, но «забивать» было по Лизиной части. Я не по Лизиной части. Если поймают, Босс и половина учителей решат, что я уже скатилась, курю таблетки для похудения и за трейлерной стоянкой обслуживаю по десять старшеклассников за раз.
«Черта с 2», – настучала я.
Ответ прилетел так быстро, словно Роджер написал его заранее.
«Тебя не поймают, отвечаю».
Роджеру меня не понять, для него забить – проще некуда. Он выглядел младше своего, потому что мелковат был, голова большущая и глаза, как у галаго. Взрослым отвечал «Нет, сэр» и «Да, мэм», придерживал дверь старушкам, а когда в парке выступали активисты Группы молодых баптистов, раздавал брошюрки «Как спасти душу?». К тому же он из Нотвудов, его мать проводила ярмарки домашней выпечки в пользу школы Кэлвери, а у отца был свой автоцентр в Пэскагуле. В общем, учителя не пасли его слишком уж пристально, и проделки ему сходили с рук.
Я захлопнула сотовый, не удостоив Роджера ответом, схватила тяжелый рюкзак, закинула на плечо и направилась в гостиную. Лиза, ссутулившись, сидела в кресле-каталке лицом к орущему телевизору. Босс устроилась в центре древнего дивана. У продавленных подушек ее бараний вес вызывал улыбку. Высокие окна за ее спиной – вроде глаз, и будто вся гостиная мерзко ухмылялась, глядя, как я уползала, поджав хвост, и бросала иву Боссу на растерзание.
