Ты говоришь: «Жизнь к нам обоим зла».
Как нас двоих клеймят людским судом.
Ступай; без лишних слов со мной простись.
«Болящая Любовь, не бей крылом!..»
Болящая Любовь, не бей крылом!
Ты смертна — поневоле смерть зови.
Все лучше, чем быть жалким существом,
Влачащим перья гордые свои.
Взрыхляя клювом глинистую грязь,
Истерзанная, слабо стонешь ты —
Не так, как чайка, что с волной взвилась,
Не так, как ястреб, павший с высоты.
Хоть ты караешь дерзкий жест и взгляд
Своею красотой, что не в чести,
Никто не знает нрав твой и наряд.
Оставь бескрылой землю мне, лети!
Но там, в отливе дымчато-узорном,
Пусть тает белый лебедь о бок с черным…
«Не оставайся, Лето, в этой чаще…»
Не оставайся, Лето, в этой чаще.
Тебе здесь, Осень, не бродить, не рдеть.
Пусть не встревают запах трав пьянящий,
Кизила созревающего медь.
Молчи и ты, Весна! Пусть дрозд не будит
Боль и желанье в сникнувшем уме!
Тебе сюда, Весна, пути не будет —
Отныне здесь царить одной Зиме.
Приди, Зима! Пусть холода вернутся.
Не покидай вовеки этих мест.
Пускай под мокрым снегом ветки гнутся,
Пусть саранча трещит в полях окрест!
Реви, буран, во мраке что есть силы!
Прощай, припорошенный берег милый…
«Ты снова одинока? Если так…»
Ты снова одинока? Если так,
Опять найди себя и дверь запри.
Приди в Пенаты; что до прочих благ —
Достань их из угла, с них пыль сотри.
Вот Брамс, вот Чосер; шахматы возьми
И разыграй классический дебют.
На дыбе жухлый разум распрями —
Пусть мысли гибкости ему вернут.
Я брошена, наверное, к добру.
Однако фолиантов разговор
Так сух, что меркнет свет; не разберу,
Что в сникшей воле — отдых иль укор?
Без твоего, без моего лица
Дням громким нет ни смысла, ни конца.
«Тверда я в выборе своем: твой нрав…»
Тверда я в выборе своем: твой нрав,
Твой гнев поколебать его бессильны.
Люби меня иль нет, на это прав
Ты не имеешь до плиты могильной.
Приязнь свою, присутствие свое —
Все, чем дарил, — ты взять обратно можешь:
Тебя и сердце стойкое мое
Связала нить; ее не уничтожишь.
Не думай, в сердца самой сердцевине
Хочу я поцелуя твоего,
Хочу воды, которую в пустыне
Впитал песок. Не более того.
Благослови меня прощальным даром,
Но знай: я не склонилась под ударом!
«Спускаюсь вниз той горною тропой…»
Спускаюсь вниз той горною тропой,
Что вверх вела меня тогда, давно.
Со мной — лишь память о тебе; мне в зной,
В погожий день вернуться суждено.
Я сбросила твоей любви полон;
Вниз по тропе к полям иду опять.
Но все кремнистей, круче этот склон —
Трудней возвратный путь одолевать.
Смеркается. Звенят колокола.
Струятся трели в воздухе густом.
Я к травоносным пастбищам сошла —
Весной сгоняют скот сюда гуртом.
Быть может, здесь, среди равнин, есть кров,
Откуда горных не видать снегов.
«Коль ты с годами вспомнишь, может быть…»
Коль ты с годами вспомнишь, может быть,
Когда тяжка лишений кабала,
Когда весельем скорби не прикрыть
И не помогут лесть и похвала;
Когда во мнении людском падешь
И сломишься, ты, может быть, тогда
Припомнишь, чем был для меня хорош,
Каким любила я тебя всегда.
Мне гибельной косы не избежать —
Отправлюсь, как и все в извечный путь.
Моя любовь останется — как знать? —
Чтобы достоинство тебе вернуть.
Так, наболевшей памятью скорбя,
Среди людей ты вновь найдешь себя.
«Разбившись только раз, перестает…»
Разбившись только раз, перестает
Собою сердце быть; теряет силу
Любой обет, зарок; оно — банкрот,
Свободе обреченное постылой.
Отныне только долг владеет им,
Лишь этот хлам. А совесть, боль, желанья,
