Герцогиня напрасно беспокоилась. Но если бы она знала причину мнимой болезни Мадлен, то отказалась бы от общения с ней раз и навсегда. Мадлен поняла, что означает его просьба. Если герцогиня Харвич, главный эксперт по этикету, считает, что Мадлен может сопровождать двух незамужних девушек, значит, ее действительно «положили на дальнюю полку» и уже никто не думает, что она выйдет замуж. Впрочем, она знала, что так оно и есть, и все же ей было больно, когда на это намекали в такой циничной форме. Но если она не согласится, разве это изменит тот факт, что она вышла из брачного возраста? С другой стороны, если ее постыдная тайна откроется, ей, возможно, понадобятся влиятельные союзники, чтобы выстоять под шквалом общественного осуждения. Более сильного союзника, чем Софрония, невозможно было и представить. Если Мадлен будет сопровождать сестер герцога, ее репутация перестанет быть ее личным делом, и Софрония будет весьма заинтересована защищать ее.
— Хорошо, — сказала она. — Я с радостью буду сопровождать ваших сестер.
Вальс закончился. Ей отчаянно хотелось бежать от человека, который видел в ней только компаньонку своих сестер. Было обидно до слез. Ротвел оказался прекрасным партнером. И то, что он дарил такие же полные очарования улыбки другим дамам, не делало его менее плохим.
Проводив ее к подругам, герцог удалился. Мадлен опустилась на стул, изо всех сил сопротивляясь желанию закрыть лицо руками и зарыдать. Украдкой она вытерла руки о подол платья, но мерзкое ощущение чего-то липкого никуда не делось. Ее платье, туфли, даже белье — все было новым. Но сама она чувствовала себя старой и сломанной, будто ее случайно забыли в заново отремонтированном зале, и горничная сейчас выметет ее. Она и не предполагала, что в двадцать восемь лет можно чувствовать себя такой старой.
Фиаско! Конец всему! Но, по крайней мере, впереди был еще один вечер, который она проведет в театре, и хотя никто не узнает о ее смелости, это станет достойным утешением. Еще один счастливый вечер перед тем, как начнется жизнь, к которой она никогда не привыкнет, но которой, по-видимому, не сможет избежать.
Глава 2
На следующий вечер Фергюсон в компании старинных приятелей отправился на перекресток «Семи циферблатов»[3]. Он обошел лужу мочи, растекавшуюся по трещинам брусчатки. Прошло десять лет, а Лондон совсем не изменился. В Мейфэре стало больше особняков, главные улицы освещались новыми фонарями, повсюду что-то ремонтировали и улучшали. Но Лондон так и остался большой зловонной клоакой. Тем не менее каждую весну из загородных резиденций сюда стекались сливки британского общества, открывая новый сезон светских раутов. Столетиями не прерывалась эта традиция. Как ни старался Фергюсон избежать этой выгребной ямы, все было тщетно. Человека его сословия непременно засасывало на самое дно. Ему подобало проводить время в модных клубах Мейфэра, но он не выдерживал там и минуты. «Семь циферблатов» — небезопасное место, особенно вечером, но близость Ковент-Гардена, где было людно в любое время суток, притупляла чувство опасности. Десятью годами раньше, планомерно зарабатывая себе репутацию повесы и баламута, он изведал все увеселения, которые только мог предложить Лондон: от изысканных будуаров самых дорогих проституток до игорных притонов и ночлежек близ Святого Эгидия[4], поэтому его не могла испугать грязь «Семи циферблатов».
Обязательства перед сестрами заставили Фергюсона вернуться в Лондон. Он должен был удостовериться, что с ними все в порядке, что они с комфортом обосновались в столице. Кроме этого, его здесь ничто не держало. В Шотландии он иногда скучал, но отстраивать сожженные мосты было еще более скучной перспективой. Как только сестры выйдут замуж, он вернется в Шотландию и забудет о титуле. По крайней мере, леди Мадлен согласилась сопровождать их. Сначала она как будто хотела отказаться и сбежать, но отчего-то передумала и согласилась. Она была обычной скучной старой девой. К тому же не в его вкусе. Темно-каштановые волосы, средний рост, неплохая фигурка — она прятала ее под муслином, а не под шелком — небольшая грудь, тонкая талия. Мадлен не шла ни в какое сравнение с его роскошными любовницами. Женщины, с которыми он проводил тогда ночи, не всегда нравились ему, он просто использовал их дурную славу, чтобы шокировать общество. Но почему-то, наверное, потому, что под чепцом старой девы скрывался замечательный характер и чувство юмора, она понравилась ему. Кроме того, в ее ярко-зеленых глазах было что-то живое, страстное, дикое, чего она сама боялась, что стремилась спрятать под маской нарочитой благопристойности. Но даже если так, разве мог он закрутить интрижку со столь невинной барышней? Прошлой ночью Мадлен вторглась в его сны, но туда она явилась в образе страстного и развратного суккуба.
— Послушайте, Фергюсон, может, лучше отправимся в другое место? — сказал лорд Маршам, запачкав туфли в грязи неясного происхождения.
— Друг мой, после Шотландии любое место, где можно развлечься, кажется замечательным, — отозвался Фергюсон. В его голосе звучала меланхолия.
Его спутники улыбнулись. Он не помнил их имен, но это его совершенно не беспокоило. Остальные из их прежней компании не знали, что Фергюсон вернулся. Этим джентльменам было плевать на всех. Заядлые картежники, распутники, они проводили жизнь с хлыстом в одной руке и бутылкой в другой. Но выбирать ему не приходилось. Приличные люди вряд ли стали бы терпеть его общество. Поэтому он предпочитал невзыскательную публику, которой было достаточно того, что он богат. Этот месяц он как-то переживет, тем более что одиночество и скука Шотландии просто прикончили бы его.
— Пойдемте, господа. Мы почти на месте, если я не ошибся адресом.
Цель их визита — театр «Ле Гранд» — был собственностью Фергюсона. Поверенный герцога напомнил ему об этом месте. В последнее время спектакли, особенно «Гамлет», и актриса, которая играла главную роль, вызывали восхищение у черни. Значит, можно было поднять арендную плату. Хотя Фергюсона не заботили деньги, это было предлогом сбежать из дому. Сестры предпочитали обедать в своих комнатах, Элли не отвечала на его записки, они почти не общались. Часы, проведенные в Ротвел Хаусе, сводили его с ума.
Как только джентльмены вошли в театр, навстречу им поспешила женщина. Расшитый стеклярусом лиф мерцал в свете люстр. Она стала принюхиваться, как лиса, словно могла уловить запах новеньких монет. Вокруг нее витал дух бывшей куртизанки. Эти повадки невозможно скрыть никакими манерами. На вид ей было немного за тридцать, карие глаза задорно блестели, и двигалась она с изяществом танцовщицы.
