Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
– Девушка, у вас кофта наизнанку надета!
Лиза смущалась, мучительно краснела и опрометью кидалась прочь, а потом, дома, горько плакала. Мама всегда ее утешала – долго гладила по голове, словно маленькую, и приговаривала:
– Никого не слушай. Все равно ты у меня самая лучшая девочка на свете, самая красивая, самая умная, самая замечательная…
Маме Лиза не верила. Казалось, что она так говорит только из жалости, на то и мама! Но все равно ей становилось гораздо легче. Дома она чувствовала себя любимой, защищенной от всего… Как зверек, который забирается в родную норку и наслаждается покоем, безопасностью и теплом своих сородичей. Того, что происходит снаружи, Лиза почти не замечала. Даже когда маму «ушли» на пенсию из министерства, где она проработала много лет, Лиза только обрадовалась. Еще бы – ведь теперь она уже не будет уходить на работу по утрам, больше времени сможет проводить дома, рядом с ней! Денег в доме почти не стало, но Лиза не жаловалась.
Окончив школу, Лиза выбрала себе такую профессию, что спокойнее не придумаешь, – поступила на библиотечное отделение Института культуры. Уже на втором курсе она приходила подрабатывать в районную библиотеку – ту самую, куда ходила когда-то еще девочкой, а получив диплом, так и осталась там. Светлана Карловна, ставшая к тому времени заведующей, прекрасно помнила Лизу и обрадовалась ей, как родной.
– Ну не всем же на рынке торговать! – уронила она, и лицо ее на мгновение приняло брезгливое выражение. – В мое время этого стыдились, а сейчас, конечно, все по-другому…
Работа в библиотеке Лизе пришлась по душе. Конечно, зарплата – сущие копейки, но они с мамой давно привыкли довольствоваться малым. Да, в конце концов, так ли уж много нужно в жизни человеку? Ей всегда нравилась тишина, запах старых книг, даже библиотечная пыль казалась ка кой-то особенной. Библиотека была всего в двух шагах от дома, очень удобно – не надо ни на транспорт тратиться, ни трястись по утрам в набитом вагоне метро, и в обед всегда можно домой забежать… Но главное – Лиза оказалась в мире, который так хорошо знала и любила. Здесь не имели никакого значения ее беспомощность, непрактичность, очки с толстыми линзами… Здесь она была почти дома и, расставляя книги по полкам, бережно прикасалась к потертым корешкам, словно они были живыми существами, чувствующими ее заботу.
Так текли дни и годы – спокойно и даже почти счастливо. Мама немножко ворчала на Лизу за рассеянность, но все же успевала и стирать, и готовить, и работать на полставки консьержкой в соседнем элитном доме. Иногда она даже шила платья для Лизы на старой швейной машинке. Одежки выходили мешковатыми, не очень складными – с возрастом у мамы стала развиваться дальнозоркость, и она порой с трудом могла вдеть нитку в иголку, к тому же понятия о современной моде у нее были очень приблизительные, – но Лиза все равно носила их с благодарностью. Ей казалось, что в одежде осталось ее тепло, ее прикосновение, ее ласка… В шестьдесят пять лет мама была еще вполне бодра, активна, и казалось, что им суждено оставаться вместе еще долгие годы.
Как это часто бывает, беда случилась неожиданно. В один из солнечных, ярких дней начала лета Лиза была на работе. Стоя на высокой стремянке, она перекладывала тяжеленные тома Большой советской энциклопедии, когда услышала, что в зале, на ее рабочем столе, громко и требовательно зазвонил телефон. В первый момент она вздрогнула от неожиданности, покачнулась и чуть не упала, но все же сумела каким-то чудом удержать равновесие.
А телефон все звонил… Он звонил, пока девушка спускалась вниз, пока бежала к столу, чуть не потеряв босоножку, и, когда Лиза наконец схватила трубку, сердце бешено колотилось и дыхание перехватило, так что она не сразу смогла сказать «алло».
Оказалось, что волновалась она не напрасно. Когда Лиза поняла, что звонят из больницы, она чуть не выронила трубку, ладонь сразу стала потной и липкой, и даже голос сел, так что она с трудом могла вымолвить хоть слово. Оказывается, маме неожиданно стало плохо прямо на работе и ее забрала скорая… В голосе женщины, говорившей с ней, звучало нечто такое, что Лиза почему-то сразу почувствовала, что случилось нечто очень плохое, может быть, даже непоправимое.
Через час она почти бежала по аллее к больничному корпусу, задыхаясь, с колотящимся сердцем, а вокруг летал тополиный пух. Скорее, скорее, только бы увидеть маму, удостовериться, что она жива и скоро поправится! Мысль о том, что мама может умереть, уйти навсегда, черной точкой сидела в мозгу, но Лиза старательно отгоняла ее от себя. Такого просто не может быть! Это было бы слишком страшно, слишком несправедливо…
В больнице стоял устойчивый, душный запах лекарств, хлорки, переваренной капусты из столовой, а еще – горя и страха. Лизу даже замутило в первый момент. Она привалилась спиной к стенке и, сжав изо всех сил зубы, пыталась успокоить себя, снова и снова повторяя, что все будет хорошо, мама непременно поправится, вернется домой и все пойдет по-прежнему… Ей пришлось долго ждать в коридоре, пока вышла полная немолодая женщина с усталым лицом.
– Вы Садовской дочь? Пойдемте со мной.
В маленьком, тесном кабинетике Лиза несмело опустилась на краешек стула. Та женщина что-то говорила, но слова долетали до нее словно сквозь вату, смысла сказанного она совершенно не улавливала и только повторяла одно:
– Где моя мама? Проведите меня к ней, я хочу ее видеть!
И врач опустила глаза:
– Мне жаль, девочка. Очень жаль.
– Что вы хотите сказать? Неужели…
Лиза почувствовала, как в горле встал горячий шершавый комок… Казалось, еще немного – и она задохнется!
– Да, к сожалению… Сердечный приступ, мгновенная смерть. Ничего нельзя было сделать.
Лиза вышла в коридор ошарашенная, опустошенная, совершенно разбитая внезапно свалившимся на нее горем. Странно и даже дико было видеть, что за окном по-прежнему светит солнце, деревья стоят, покрытые свежей, еще не запыленной листвой, ходят по улицам какие-то люди… А мама лежит где-то в морге, накрытая простыней, словно неодушевленный предмет. Как может светить солнце, если ее больше нет? Как они смеют ходить, смеяться, разговаривать?
Потом она шла по улице и плакала. Противный тополиный пух летал вокруг, словно нарочно забиваясь в нос и глаза, прохожие смотрели на нее с явным недоумением, но Лизе было все равно. Она почти ничего не видела и даже не помнила, как добралась до дому в тот проклятый день.
Похороны прошли как будто в тумане. Денег в доме, как назло, почти не было, и Лиза, сгорая от стыда, ходила к соседям, обзванивала немногочисленных маминых подруг… Все они охали, ахали, говорили какие-то жалкие, глупые, ничего не значащие слова. Некоторые совали купюры, другие беспомощно разводили руками – не могу, мол, рада бы помочь, да нечем. Даже Светлана Карловна, узнав о ее несчастье, выписала Лизе квартальную премию в максимальном размере и на свой страх и риск выдала материальную помощь.
На поминки пришли тетя Катя и бывшие мамины сослуживицы. Они зачем-то напекли гору блинов и долго сидели за столом. Сначала чинно говорили о том, какая чудная была женщина Ксения Николаевна («Вечная память, земля пухом!»), потом начали беседовать о своих делах, семьях, детях, о том, какая тяжелая жизнь пошла, цены в магазинах растут чуть не каждый день, в телевизоре один разврат – и куда катится этот мир – непонятно.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
