– Я уже сказал вам, что это я. Оставьте меня в покое.
Тим почувствовал, как глухой стук сердца отдается у него в ушах и в горле, но сумел сдержать ярость.
Кинделл не отнимал ладони от лица. Под ногтями у него черными дугами запеклась кровь.
Харрисон хотел заставить его открыть лицо:
– Посмотри на него, я сказал, посмотри на него!
Никакой реакции. Детектив с быстротой молнии набросился на Кинделла, вцепился руками ему в горло и в щеки, а коленом уперся в живот, наклонив его голову назад, чтобы Тим мог видеть его глаза. У Кинделла раздувались ноздри, а во взгляде сквозил вызов.
Гутьерес повернулся к Тиму:
– У меня есть ствол.
Тим взглянул на лодыжку детектива, где оттопыривалась брючина. Это наверняка был пистолет, на котором уже висело убийство, его можно было оставить на месте преступления, вложить в руку мертвому Кинделлу.
Харрисон отпустил Кинделла, толкнув его так, что голова у того свесилась на бок, и сказал Тиму:
– Делай то, что должен.
Мак изо всех сил делал вид, что стоит на страже у широко распахнутой двери гаража. Он вертел головой туда-сюда и пристально вглядывался во тьму, хотя Медведь и Фаулер стояли меньше чем в двадцати ярдах от него и им прекрасно была видна дорога.
Тим бросил взгляд на Гутьереса:
– Оставь нас.
– Ладно, брат, – сказал тот. Он замешкался возле Тима и незаметно сунул ему в руку ключи от наручников: – Мы уже обыскали эту скотину. Только смотри, не оставь на нем синяков или чего-нибудь вроде этого.
Мак сжал плечо Тима, потом вслед за двумя детективами вышел из гаража. Тим протянул руку, схватился за висящую на двери веревку и потянул. Дверь снова скрипнула и со стуком захлопнулась. Кинделл и глазом не моргнул. Он был абсолютно спокоен.
– Ты убил мою дочь? – вопрос слетел с губ Тима прежде, чем он об этом подумал.
В лампочке под потолком раздался какой-то странный гудящий звук. Воздух вокруг Тима сгустился – сырой, с легкой примесью запаха растворителя для краски.
Кинделл вновь посмотрел Тиму в лицо. У него были правильные черты лица и невероятно плоский, вытянутый лоб. Сложенные руки лежали на коленях.
– Ты убил мою дочь? – опять спросил Тим.
После глубокомысленной паузы Кинделл кивнул.
Тим подождал, пока выровняется дыхание.
– Почему?
Ленивые, тягучие интонации, как будто слова звучали в записи в замедленном режиме:
– Потому что она была такая красивая.
Тим снял пистолет с предохранителя. Кинделл издал сдавленное рыдание, из его глаз потекли слезы.
Тим поднял пистолет. Его руки тряслись от ярости, и ему понадобилась пара секунд, чтобы направить дуло в лоб Кинделлу.
Медведь облокотился о свой грузовичок, скрестив на груди мускулистые руки и глядя на четверых мужчин.
– Семью судебного исполнителя лучше не трогать, – сказал Гутьерес, с уважением кивнув Медведю.
Медведь никак не прореагировал на этот кивок.
Фаулер добавил:
– Они совсем распустились. Им на все наплевать.
– Точно. Ничего святого, – поддакнул Гутьерес.
– Как тот парень, который пронес бомбу с нервно-паралитическим газом в детский сад. Иезекииль, или Джедедиа, или как там его.
Харрисон покачал головой.
– Мир окончательно спятил. Окончательно.
– Как Дрей? – спросил Мак. – Она в порядке?
– Она сильная, – отозвался Медведь.
Гутьерес снова вмешался:
– Ей полегчает, когда Рэк принесет ей эту весточку.
– Ты хорошо знаешь Тима? – спросил Медведь.
Детектив замялся:
– Я о нем наслышан.
– Почему бы тебе не называть его по имени, а Рэком он пусть будет для тех, кто его действительно знает?
– Эй, Джовальски, ладно тебе. Тито не имел в виду ничего плохого. Мы же все на одной стороне.
– Разве? – сказал Медведь.
Они молча ждали, то и дело поглядывая на закрытую дверь гаража и ожидая выстрела. Стрекотание сверчков наполняло воздух и било по нервам.
Мак вытер лоб тыльной стороной ладони, хотя ночь была прохладной.
– Интересно, что он там делает.
– Он не станет его убивать, – сказал Медведь.
Все повернулись к Медведю и в изумлении уставились на него. На лице у Фаулера застыла неприятная ухмылка:
– Ты думаешь?
Медведь смущенно поерзал, потом скрестил руки на груди, словно для того, чтобы утвердиться в этой мысли.
– Почему это не будет? – поинтересовался Гутьерес.
Медведь окинул его взглядом, полным откровенного презрения:
– Ну, например, потому, что не захочет всю оставшуюся жизнь быть под колпаком у таких болванов, как вы.
Гутьерес начал было что-то говорить, но, взглянув на сложенные руки Медведя, закрыл рот. Сверчки продолжали пронзительно стрекотать. Мужчины изо всех сил старались не смотреть друг другу в глаза.
– Ладно, черт. Пойду приведу его.
Медведь выпрямился и отошел от своего грузовика. По сравнению с ним даже Мак казался низкого роста. Медведь сделал шаг к гаражу, потом вдруг остановился. Он опустил голову и уставился в грязь под ногами, застыв на одном месте и не двигаясь ни вперед, ни назад.
Тим стоял, не шевелясь, приставив пистолет к голове Кинделла, и был похож на фигурку стрелка, вырезанную из стали. Через несколько секунд «Беретта» начала подрагивать в его руке, глаза заволокло влажной пеленой, и он судорожно вздохнул. Неожиданно для самого себя Тим понял, что не станет убивать Кинделла. Его мысли, потеряв направление, вновь вернулись к дочери, и его вдруг охватила такая всепоглощающая, такая оглушительная печаль, что, казалось, сердце не сможет ее вместить. Печаль явилась неведомо откуда, яростная и сильная; он никогда в жизни еще не сталкивался ни с чем подобным. Он опустил пистолет, согнулся, упершись кулаками в бедра, стал ждать, пока она хоть немного утихнет.
Потом понял, что все еще дышит, и спросил:
– Ты был один?
Кинделл качнул головой: вверх, вниз, вверх.
– Ты просто решил… решил убить ее?
Кинделл нервно моргнул и скованными наручниками кистями закрыл лицо – жест, сильно походивший на движение белки, умывающейся передними лапками.
– Я не должен был ее убивать.
Тим резко выпрямился.
– Что значит «не должен был»?
Молчание.
– С тобой был кто-то еще?
