— Очень милые. Похожи на мухоморы.
— Ну, собственно говоря, они и должны быть похожи на мухоморы! Ты не мог заставить ее выбрать что-нибудь другое? Кроликов? Медвежат? Или, в конце концов, просто обычные коричневые тапочки?
Он подошел к ней поближе, паркет отзывался скрипом на каждый его шаг. Она скорчила гримасу, прежде чем опять отвернулась к окну.
— Ты же знаешь, Кристиане не легко уговорить, — сказал он. — И перестань так бояться. Ничего не случится.
— Исак говорил то же самое, когда Кристиане была маленькая.
— Это другое. Кристиане...
— Никто не знает, что с ней. Никто не знает, все ли в порядке с Рагнхилль.
— О, так мы договорились? Рагнхилль?
— Да, — ответила Ингер Йоханне. Ингвар обнял ее одной рукой.
— Рагнхилль — совершенно здоровый ребенок, которому восемь дней от роду, — прошептал он. — Она просыпается каждую ночь по три раза, ест и моментально засыпает. Именно так и должно быть. Будешь кофе?
— Да, только потише.
Он собирался что-то сказать и открыл было рот, но потом незаметно покачал головой, поднял с пола свитер и надел его на себя, направляясь на кухню.
— Тогда садись, — предложил он. — Раз уж тебе кровь из носу нужно бодрствовать всю ночь, мы можем провести это время с толком.
Ингер Йоханне придвинула высокий табурет поближе к плите и потуже затянула пояс халата. Ее пальцы рассеянно пролистали толстую папку дела, которое расследовал Ингвар. Папке было не место в кухне.
— Зигмунд не сдается, — сказала она и потерла пальцами глаза под очками.
— Нет. И он прав. Это очень интересное дело. — Сообразив, что проговорился, он обернулся так резко, что расплескал воду. — Я сходил на работу, всего на часик, — оправдался он. — С того момента, как я ушел, до того, как вернулся, прошло всего...
— Да успокойся, все в порядке. Я прекрасно понимаю, что тебе нужно иногда отсюда уходить. Должна признаться, что...
Сверху в папке лежала фотография — удачный портрет будущей жертвы убийства. Узкое лицо казалось еще уже из-за длинных волос, разделенных на прямой пробор, — и это была единственная немодная деталь во всем ее облике. Взгляд был вызывающий, полные губы сложены в самодовольную улыбку. Глаза сильно накрашены, но это, как ни странно, не выглядело вульгарно. В этой фотографии было что-то манящее, какое-то эротическое притяжение, резко противоречащее тому человечному, семейному настроению программы, которую эта женщина успешно создавала.
— В чем ты хочешь признаться?
— Ну...
— Что ты тоже считаешь это дело чертовски интересным! — поддразнил Ингвар, гремя чашками. — Я пойду надену штаны.
Прошлое Фионы Хелле было не менее интригующим, чем портрет. Магистр истории искусств, отметила про себя Ингер Йоханне, начиная читать документы. Вышла замуж в двадцать два года за сантехника Бернта Хелле, унаследовала дом бабушки и дедушки в Лёренског. Через тринадцать лет брака, в 1998 году, родилась дочь, Фиорелла, что не оказало отрицательного влияния ни на амбиции, ни на карьеру. Скорее наоборот. Из элитарной программы «Крутое искусство» на канале «НРК2», где Фиона была культовым ведущим, ее перевели в редакцию развлекательных программ. В бесчисленных интервью, которые она раздала за последние три года, она описывала этот перевод так, будто после нескольких сезонов позднего ток-шоу по четвергам наконец вернулась домой. «Фиона на ходу» была одной из самых больших удач норвежского государственного телевидения с шестидесятых годов. Тогда людям больше нечего было делать, кроме как усаживаться к экрану и смотреть единственный канал, оправдывая общее представление о том, каким должен быть субботний вечер в Норвегии. И вот теперь они вновь не могли оторваться от телевизоров, стоило Фионе появиться на экране.
— Тебе же нравилась ее программа? Ты, здоровый мужик, смотрел и плакал!
Ингер Йоханне улыбнулась Ингвару, который вернулся в кухню, одетый в ярко-красный свитер, серые спортивные штаны и оранжевые шерстяные носки.
— Я никогда не плакал! — запротестовал он, наливая кофе в чашку. — Я был растроган, это да, признаю. Но плакать? Никогда! — Он пододвинул свой стул ближе к ней. — Помнишь, была программа про дочку «немецкой подстилки»? — тихо спросил он. — Она не тронула бы разве что человека с каменным сердцем. Все детство над ней постоянно издевались и обращались с ней как с собакой, потому она подростком уехала в Штаты. Мыла полы во Всемирном торговом центре с тех самых пор, как его построили, и взяла первый в жизни больничный одиннадцатого сентября. Всегда скучала по тому маленькому соседскому мальчику из Норвегии, который...
— Да-да, — отозвалась Ингер Йохане, осторожно поднесла к губам чашку с обжигающим кофе и застыла. — Ш-ш-ш! Это Рагнхилль, — напряженно вслушиваясь, произнесла она.
— Прекрати, — начал он, собираясь задержать ее и не дать ей немедленно броситься в спальню.
Но было поздно. Она бесшумно скользнула по полу и убежала — только тревога осталась висеть в воздухе. Кислая боль в желудке заставила его добавить побольше молока в кофе.
Ингвару выпало на долю никак не меньше испытаний, чем Ингер Йоханне, и, пожалуй, судьба его была ужаснее; хотя сравнивать такие вещи не только неловко, а попросту невозможно. Боль невозможно измерить, потери невозможно взвесить. И все-таки ему не удавалось совсем избежать сравнений. С той весны, когда они встретились, прошло вот уже почти четыре года, и он, честно говоря, слишком часто ловил себя на том, что его раздражает постоянная скорбь Ингер Йоханне из-за того, что Кристиане не похожа на других детей.
Несмотря ни на что, у Ингер Йоханне все-таки есть ребенок. Живой ребенок с жаждой жизни. Девочка она своеобразная, да, но по-своему любящая и очень участливая.
— Я знаю. — Ингвар вздрогнул от голоса Ингер Йоханне, он не заметил, как она вернулась. — Ты вынес больше, чем я. Твой ребенок умер. Я должна быть благодарна судьбе. И я благодарна.
У нее задрожали губы, заставив ее замолчать. Она закрыла глаза рукой.
— С Рагнхилль все в порядке? — спросил Ингвар.
Она кивнула.
— Я так боюсь, — прошептала она. — Когда она спит, я боюсь, что она умерла. Когда она просыпается, я боюсь, что она умрет. Или еще что-нибудь случится.
— Ингер Йоханне, — вздохнув, сказал он и похлопал по сиденью стула рядом с собой, — иди сюда.
Она медленно опустилась на стул. Он гладил ее рукой по спине, может быть, излишне быстро.
— Все хорошо, — убежденно произнес он.
— Ты раздражен, — почувствовала она.
— Нет.
— Да.
Рука остановилась, он легко сжал ее шею.
— Я говорю — нет. А теперь...
— Можно я просто здесь посижу?..
— Знаешь что? — перебил он делано веселым голосом. — Мы оба согласны, что с детьми все в порядке. Мы оба не можем заснуть. Так давай посвятим часик вот этому... — Он ткнул в фотографию Фионы Хелле. — А потом посмотрим, удастся ли нам хоть немного поспать. Хорошо?
