…вводят народ мой в заблуждение, говоря: «Мир», тогда как нет мира.
1
На Самарийских холмах, высящихся над равниной Шарона, четверо мужчин безмолвно и неподвижно стояли в предрассветной темноте. Внизу под ними, раскинувшись по равнине, горели огни международного аэропорта Лод, до которого было девять километров. За Лодом светлая дымка обозначала города Тель-Авив и Герцлию, а еще дальше воды Средиземного моря отражали свет заходящей луны.
Они стояли на том месте, которое до Шестидневной войны являлось частью иорданской территории. В 1967 году это место имело стратегическое значение, располагаясь почти в полукилометре над равниной Шарона, на выступе той линии, которая стала линией перемирия в 1948-м, на выступе, глубоко врезавшемся в землю Израиля. В 1967 году это была самая близкая к аэропорту Лод иорданская позиция. Отсюда иорданская артиллерия и минометы успели дать несколько залпов по аэропорту, прежде чем израильские военные самолеты заставили их замолчать. Арабский легион оставил эту позицию, как оставил и весь Западный берег реки Иордан. Теперь она не имела явного военного значения, так как находилась в глубине израильской территории. Не стало бункеров, некогда стоявших друг против друга на «ничейной» земле, не стало многокилометровых рядов колючей проволоки, разделявшей их. И что еще важнее, не стало пограничных израильских патрулей.
Но в 1967 году Арабский легион оставил здесь часть своего вооружения и некоторых своих членов. Вооружение состояло из четырех 120-мм минометов с запасом мин, а теми, кому предстояло стрелять из них, были четверо палестинцев, некогда служивших в Палестинском вспомогательном корпусе, приданном Арабскому легиону.
Тогда им, еще молодым людям, было приказано остаться и ждать дальнейших распоряжений. Старая стратегия – оставлять на вражеской территории людей и оружие. Ею пользуются при отступлении все современные армии в надежде, что эти агенты сыграют свою роль, когда придет время наступательных действий. Все четверо палестинцев были жителями оккупированной израильтянами арабской деревни Будрис и последнюю дюжину лет вели нормальную, мирную жизнь. Откровенно говоря, они успели позабыть и о минометах, но тут им напомнили о клятве, принесенной много лет назад. Напоминание пришло из тьмы, словно эхо давнего кошмара. Они выразили притворное удивление тем, что приказ поступил накануне мирной конференции, но в глубине души прекрасно понимали, что причина именно в этом. Люди, издалека контролировавшие их жизнь, вовсе не желали мира. И ослушаться приказа было нельзя. Невидимая армия держала их в своих тисках так же крепко, как если бы они стояли на плацу в полном воинском облачении в парадной шеренге.
Скрытые иерусалимскими соснами, мужчины опустились на колени и руками разрыли мягкую, легкую почву. Из ямы достали большой пластиковый мешок. В мешке обнаружились картонные ящики с дюжиной 120-мм мин. Они присыпали мешок песком, разбросали сосновые иголки и сели под деревьями. Небо уже начало светлеть, запели птицы.
Один из палестинцев, Сабах Хаббани, поднялся и, взойдя на вершину холма, посмотрел на раскинувшуюся внизу равнину. Если повезет, если Аллах пошлет восточный ветер, то они смогут обстрелять аэропорт. Им предстояло выпустить по главному терминалу и пандусу шесть разрывных и шесть зажигательных мин.
Словно в ответ на эти мысли, резкий порыв горячего ветра ударил Сабаху в спину, от чего куфья раздулась наподобие паруса. Иерусалимские сосны закачались и испустили смолистый запах. Пришел хамсин.
* * *
Шторы взметнулись над ставнями в трехкомнатной квартире на окраине Герцлии. Одна из них громко хлопнула. Бригадный генерал военно-воздушных сил Тедди Ласков резко сел на кровати, протянув руку к ночному столику. Увидев, в чем дело, он опустился на подушку, все еще сжимая в руке пистолет. Маленькую комнату наполнил горячий ветер.
Простыни рядом с ним зашевелились, и из-под них высунулась женская голова:
– В чем дело? Что-нибудь случилось?
Ласков откашлялся.
– Шарав задул. – Он употребил еврейское слово. – Весна. Мир близок. Что может случиться?
Ласков убрал руку с пистолета и пошарил в ящике. Сигареты оказались на месте. Он закурил.
Простыни снова зашевелились. Мириам Бернштейн, заместитель министра транспорта, вздохнула, наблюдая за короткими, нервными движениями мерцающего огонька.
– Ты в порядке?
– В полном.
Генерал посмотрел на женщину. Он различал изгибы ее тела под простыней, но почти не видел лица, наполовину скрытого подушкой. Он включил настольную лампу и отбросил простыни.
– Тедди.
В голосе женщины слышалось легкое раздражение.
Ласков улыбнулся:
– Хотел посмотреть на тебя.
– Ты видел достаточно. – Мириам схватила простыню и потянула на себя, но он не дал ей накрыться. – Холодно, – капризно бросила женщина и свернулась в комочек.
– Тепло. Разве ты не чувствуешь?
Она недовольно фыркнула и дразняще потянулась.
Ласков смотрел на загорелое обнаженное тело. Потом провел ладонью по ее ноге, по густым лобковым волосам и задержался на груди.
– Чему ты улыбаешься?
Она потерла глаза.
– Мне показалось, что это был сон. Но нет.
– Конференция?
Судя по тону, эта тема не вызывала у него радости.
– Да. – Мириам положила руку поверх его руки, покоившейся у нее на груди, вдохнула сладкий воздух и закрыла глаза. – Чудо все же случилось. Мы вступили в новое десятилетие, и вот уже израильтяне и арабы собираются сесть за стол переговоров и заключить мир.
– Поболтать о мире.
– Не надо быть таким скептиком. Это плохое начало.
– Лучше с самого начала быть скептиком. Тогда не придется переживать разочарование от результатов.
– Но попытаться же следует.
Ласков посмотрел на нее:
– Конечно.
Мириам улыбнулась ему.
– Мне пора вставать. – Она зевнула и снова потянулась. – У меня деловое свидание за завтраком.
Ласков убрал руку.
– С кем? – не удержавшись, спросил он.
– С одним арабом. Ревнуешь?
– Нет. Просто думаю о безопасности.
Женщина рассмеялась.
– Я встречаюсь с Абделем Маджидом Джабари. Он мне в отцы годится. Ты его знаешь?
Ласков кивнул. Джабари был одним из двух арабов – членов кнессета, которые входили в состав израильской делегации на предстоящих мирных переговорах.
– Где?
– В кафе «Майкл» в Лоде. Как бы не опоздать. Разрешите одеться, генерал?
