— Это тебя вырвало. Я говорил, что бурбон с кокой плохо на тебя действует.
— На меня плохо действуешь ты.
По тону Синтии можно было подумать, что это я ее бросил, а не наоборот.
Мы сидели в офицерском клубе в Форт-Хадли, штат Джорджия, и всем было хорошо, кроме нас двоих. Я был в синем гражданском костюме, Синтия — в хорошеньком трикотажном платье розового цвета, которое выгодно подчеркивало ее загар, каштановые с рыжиной волосы, светло-карие глаза и прочие дорогие по воспоминаниям части тела.
— Ты здесь на задании? — спросил я.
— Это не подлежит обсуждению.
— Где остановилась?
Молчание.
— Сколько пробудешь?
Она углубилась в газету.
— Вышла замуж за того парня, к которому бегала на свидания?
Синтия опустила газету и посмотрела мне в глаза:
— На свидания я к тебе бегала, а с тем парнем была помолвлена.
— Это точно. И до сих пор помолвлена?
— Не твое дело.
— Может быть, и мое.
— Нет, — ответила Синтия и снова спряталась за газету.
На пальце Синтии не было ни обручального, ни венчального кольца, правда, в нашей профессии это ничего не значит, о чем я узнал в Брюсселе. Синтии Санхилл, между прочим, под тридцать, а мне за сорок. Наш роман длился год — пока мы оба стояли в Европе, а ее жених, майор спецназа, служил в Панаме. Военная служба плохо влияет на человеческие отношения, а защита западной цивилизации вызывает в людях желание потрахаться.
Мы расстались с Синтией год назад и ни разу не виделись до сегодняшней встречи, происходящей при запутанных и неприглядных обстоятельствах. Ни она, ни я не забыли наших встреч. Я все еще переживал разрыв, а Синтия злилась.
Ее обманутому жениху тоже было не по себе, потому что последний раз я видел его в Брюсселе с пистолетом в руке.
Здание офицерского клуба в Хадли выстроено то ли в испанском, то ли в мавританском стиле, вероятно, поэтому мне вспомнилась «Касабланка», и я процитировал негромко:
— "На свете пропасть злачных мест. Она вошла в мою таверну".
Либо Синтия не поняла, либо была не в духе — так или иначе, она снова уткнулась в нашу армейскую газету «Звезды на погонах», которую никто не читает, тем более на людях. Но Синтия была примерной девочкой и настоящим солдатом — стойким, преданным присяге, полным патриотических чувств и, главное, свободным от цинизма и мировой скорби, которые свойственны мужчинам после нескольких лет службы.
— "В сердцах зажглась и страсть, и ревность", — продолжал я.
— Отвали, Пол, — сказала Синтия.
— Прости, я испортил тебе жизнь, — искренно произнес я.
— Ты даже один-единственный день не можешь мне испортить.
— Ты разбила мне сердце!
— Скажи спасибо, что не голову, — живо отозвалась Синтия.
Я видел, что зажег в ней огонек, но вряд ли это было пламенное чувство.
Мне вдруг вспомнилось стихотворение, которое я нашептывал ей в интимные минуты, и, подавшись вперед, негромко прочитал:
Нет ничего приятнее для глаз моих,
Чем видеть Синтию,
И для ушей моих нет слаще ничего,
Чем слышать Синтию,
И Синтия одна владеет сердцем.
Я все сокровища готов отдать,
Чтоб следовать за ней,
И умереть готов,
Если того захочет Синтия.
— Очень хорошо, умирай, — произнесла она, встала и ушла.
— Надо повторить, — сказал я себе и пошел к стойке.
Я пристроился сбоку к видавшим виды мужикам: грудь увешана наградами, у многих знаки боевой пехоты, ленточки за кампании в Корее, Вьетнаме, Гренаде, Панаме, Персидском заливе. Сидевший справа от меня подвыпивший седой полковник сказал:
— Война — это ад, парень, но и в аду нет такой фурии, как оскорбленная женщина.
— Аминь, — отозвался я.
— Я все видел, в зеркале, — пояснил он.
— Зеркала в барах интересные.
— Угу. — Он и сейчас смотрел на мое отражение в зеркале. Мой гражданский костюм вызвал вопрос: — В отставке?
— Да, — ответил я, хотя до отставки было еще порядочно.
Полковник продолжал распространяться о женщинах — теперь о женщинах в армии:
— Чтобы помочиться, им надо присесть, верно? Попробуй присядь с шестьюдесятью фунтами походной выкладки. — Потом вдруг объявил: — Пора провести дренаж от дракона. — И, пошатываясь, пошел в уборную.
Я вышел из клуба в жаркую августовскую ночь и забрался в свой «блейзер». Я ехал по главной части военного городка, которая напоминает центральные кварталы любого города средней величины, только без отдельных участков. Здесь размещалось почти все, начиная от супермаркета для командного состава и магазина для прочих и кончая неудачно поставленными казармами и брошенной мастерской для ремонта танков и БТРов.
Форт-Хадли — сравнительно небольшая военная база, построенная в 1917 году для подготовки пехоты, отправляемой в мясорубку на европейский фронт. Территория военного городка, однако, огромная, свыше ста тысяч квадратных акров преимущественно лесистой местности, вполне подходящей для маневров, занятий на выживание, подготовки частей для борьбы с партизанскими силами и т.д. и т.п.
Пехотное училище теперь постепенно расформировывается, территория вокруг выглядит заброшенной. Зато действует Учебный центр особых операций, задачи у него весьма туманные или экспериментальные, если быть великодушным. Насколько я понимаю, в нем проходят основы психологической войны, учат поднимать боевой дух войск, сохранять самообладание в условиях изоляции и отсутствия удобств, руководить подразделением в чрезвычайных обстоятельствах, в общем, готовят специалистов, умеющих воевать мозгами. Это звучит довольно зловеще, но если знаешь армию, то можно догадаться, что, каковы бы ни были первоначальные цели этого храма науки, все свелось к муштре, торжественным построениям и начищенным до блеска башмакам.
К северу от Форт-Хадли расположен Мидленд, городок средней величины, присосавшийся к телу армии и населенный отставными военными, людьми, которые продают солдатам всякую всячину, гражданскими лицами, служащими на базе, а также теми, кто не имеет ничего общего с армией.
Мидленд был основан в 1710 году как британская фактория. До того это был дальний форпост испанской колонии Святого Августина во Флориде. Раньше здесь было индейское поселение народа упатуа. Испанцы сожгли индейское поселение, англичане сожгли испанский форпост, французы сожгли британскую факторию, британская королевская армия сожгла и оставила свой форт во времена американской революции, и, наконец, янки сожгли его в 1864 году. Обозревая окрестности, удивляешься, из-за чего разгорался сыр-бор, зато теперь в Мидленде хорошая пожарная дружина из добровольцев.
