Коренастый плотно сложенный молодой человек стал пробираться к скамье подсудимых. Коротко стриженные темно-каштановые волосы и маленькие круглые очки придавали ему суровый вид человека, привыкшего к своей правоте. Он был одет консервативно — в темно-синий пиджак, серые брюки и галстук, своим цветовым сочетанием повторяющий цвета его университета. Эрик был как раз из тех людей, к кому Твэйт может отнестись одобрительно, подумал Джеймс с надеждой.
Один из помощников привел Эрика к присяге, и в дело вступил Гринвуд.
— Мистер Майкле, назовите для суда ваши адрес, возраст и род занятий.
— Клапам, Бартоломью-стрит, двадцать три-один. Тридцать один год. Адъюнкт-профессор и преподаватель средневековой истории Лондонского университета.
— Впечатляющие достижения для человека вашего возраста, — заметил Гринвуд. — Не расскажете ли вы суду о том, как вы познакомились с обвиняемым и каковы ваши взаимоотношения?
— Как и мисс Сизон, я познакомился с Джеймсом в Университете Чиппингтона. У нас были общие лекции на первом курсе, и мы были в одной учебной группе[1], с тех пор мы и общаемся.
— Ясно. Можете ли вы сказать, что хорошо его знаете?
— Да, мне представляется, что знаю, — ответил Эрик.
— Могли бы вы описать суду свойства его характера? — попросил Гринвуд.
— Джеймс тот человек, с которым всем хочется быть в одной компании. Он веселый и харизматичный, честный до крайности и совершенно лишен хитрости и претенциозности.
— Понятно, — сказал Гринвуд. — Хотели бы вы еще что-нибудь к этому добавить, мистер Майкле?
Эрик поправил на носу очки до боли знакомым Джеймсу жестом.
— Давайте начистоту, — сказал Эрик, адресуя свои слова Твэйту. — Джеймс доброжелательный парень, чьим единственным преступлением является безответственность. Вся эта история с машиной — ошибка, и он заслуживает наказания. Но он не преступник. Джеймс никогда не выказывал склонности к агрессивному или асоциальному поведению любого рода. Он джентльмен в лучшем смысле слова, но иногда не знает, когда нужно остановиться, вот и все.
— Спасибо за откровенность, мистер Майкле, — сказал Твэйт, — но здесь я выношу суждения.
Эрик стушевался.
— Ваша милость, я имел в виду только...
— Я знаю, что вы имели в виду. Вы можете покинуть свидетельское место. Мистер Гринвуд, у вас есть еще свидетели?
Эрик выбрался со своего места и прошагал назад к галерее для публики, не посмев взглянуть в сторону Джеймса. Джеймсу стало любопытно, слышал ли Эрик скрежет его зубов.
— Нет, ваша милость. Защита закончила опрос. — Гринвуду, похоже, не терпелось покончить со всем этим, и это показалось Джеймсу дурным предзнаменованием.
— Хорошо. Пусть прокурор огласит список предыдущих нарушений закона.
— Да, ваша милость. — Хансен живо поднялся. — Джеймс Майлс Стиплтон был ранее осужден дважды. Однажды за нарушение общественного порядка в нетрезвом, виде в тысяча девятьсот девяносто четвертом году и в другой раз за непристойное и агрессивное поведение в тысяча девятьсот девяносто шестом году. За первое нарушение на него был наложен штраф, а за второе — штраф и условное наказание.
— Но испытательный срок по его условному осуждению истек без нарушений? — спросил Твэйт с суровым выражением лица.
— Да, ваша милость.
— Посмотрим. — Хансен передал ему полицейские сводки, и Твэйт перелистал их, ничего не говоря, но плотно сжав губы. Капелька пота пробежала по спине Джеймса.
— Пусть подсудимый встанет.
Гринвуд вскочил и потянул за локоть Джеймса.
— Вы неотесанный невежа, мистер Стиплтон, — начал Твэйт. — Ваш друг это признал. Да, безобидный, добрый, приятный, нужно признать, но все же невоспитанный. Вам следует быть безмерно благодарным, что никто не пострадал от вашей безответственной выходки, потому что я могу гарантировать, вы отправились бы отсюда в тюрьму, будь в аварии пострадавшие. Но повезет ли вам так же в следующий раз? Я приговариваю вас к штрафу в размере пяти тысяч фунтов, к лишению водительских прав на срок не менее двух лет и к шести месяцам тюрьмы условно. На выплату штрафа вам дается тридцать дней. В случае неуплаты штрафа в срок вы отбудете вместо него тюремный срок. — Твэйт стукнул молоточком в знак окончания вынесения приговора.
Пять тысяч соверенов! Где же ему найти столько за тридцать дней?
— Мои поздравления, мистер Стиплтон! — Гринвуд явно спешил увести его подальше от Твэйта.
— С чем, Боже всемогущий?
— Ну, мы же избавили вас от тюрьмы, не так ли?
Элиз и Эрик подошли к ним в дверях зала суда. Гринвуд протянул ему руку, и Джеймс машинально пожал ее, все еще ошарашенный.
— Всего наилучшего, — пожелал Гринвуд и тут же устремился вниз по лестнице.
— Как ты? Нормально? — Элиз была взволнована, а Эрик выглядел мрачным.
— Я — нормально? Ты, верно, шутишь. У меня пять тысяч причин для плохого самочувствия.
— Тебе же не придется сесть в тюрьму, — сказал Эрик. — Хоть в этом Гринвуд был прав.
— Господи, Эрик! Уж ты бы не поддакивал этому извращенцу! И вообще, что это ты там плел? Ты преподаватель истории, а не гребаный адвокат.
— Я хотел помочь. Этому судье-магистрату не нужны были потоки красноречия о том, какой ты классный парень. Ему нужна была правда.
— Чушь собачья, он велел тебе заткнуть хлебальник, как хотелось и мне.
— Не смей меня обвинять! Я никуда на этой проклятой машине не врезался.
— Хватит! — сказала Элиз, вставая между ними. — Что сделано, то сделано. К чему теперь об этом спорить!
Джеймс метнул в Эрика последний уничтожающий взгляд и привалился к стене.
— Что мне теперь делать? — Он возвел глаза к потолку.
— Мне крупно повезет, если удастся наскрести пять сотен фунтов, о пяти тысячах нечего и говорить. Все равно посадят. Посадят, и буду сидеть. Чертовски здорово.
— Нет, не будешь, — сказала Элиз.
— Мы что-нибудь придумаем.
Джеймс засмеялся.
— Никудышная из тебя врунишка.
Он наклонился и обнял ее. Она мягкая, и от нее вкусно пахнет. Он — костлявый и пахнет, видимо, не розами.
— Ладно, может, я и получил по заслугам. — Джеймс повернулся к Эрику. — Прости, друг. Я знаю, ты только хотел помочь. Давай я угощу тебя выпивкой, пока еще могу.
Они пожали друг другу руки, но Эрик продолжал хмуриться за своими очками.
