— Войска готовы, ваша светлость. Как только отдадите приказ, я лично поведу их на Геную. Желаю вашей светлости спокойного ночного отдыха.
Дож не ответил. Он разглядывал сверток на столе.
Как только за Андолини закрылась дверь, дож занялся его подарком. Под тканью оказалась недавно отделенная от тела чисто вымытая женская голова с аккуратно расчесанными роскошными волосами. До тридцати не дожила, опытным взглядом определил дож, и тут его окатила жаркая волна узнавания. На него в упор смотрели два живых, широко раскрытых, не успевших помутнеть зеленых глаза. Дож покосился на дверь. Нет, Энцо не вернулся. Дож оскалился и жадно впился губами в холодный мертвый рот синьоры Фаринези. Его светлость хорошо помнил тот недавний вечер, когда, прикрывшись маской, он затаился в темном уголке набитого битком зрительного зала. Легкая, как будто невесомая актриса выскользнула на сцену в платье придворной дамы, с туго стянутой корсетом грудью. И из этого прелестного рта тут же посыпались мерзкие шуточки насчет полового бессилия правителя, на которого не действуют ее чары. Затем на сцене появился ангелочек в обличье арабского подростка… то есть юный арабчонок в одеянии ангела… и поделился со зрителями секретом мнимой импотенции властелина. Ангелочек игриво подвел свои губки помадой и шаловливо улыбнулся. Публика взорвалась воодушевленными воплями и бешеной овацией. Грязные скоты ржали и хватались за животы, смеясь над ним, бессильно сжавшимся в затененном уголке. А примадонна нагло повернулась в его сторону и низко поклонилась, устремив взгляд прямо на него, словно знала, кого скрывает плотная маска из темного бархата.
— Сука! — прорычал в исступлении дож, терзая и лаская беззащитный кусок мертвой плоти, забавляясь с нею и разрывая ее ногтями и зубами.
4
Вернувшись домой, Энцо Андолини первым делом направился в детскую спальню и нежно поцеловал в щеку свою старшую дочь, семилетнюю Кристину. Девочка зашевелилась под одеялом, но не проснулась. Энцо понимал, что до свадьбы дочери не доживет. Приступы кашля раздирали его горло все чаще, а неделю назад появились кровавые выделения. Доктор-еврей, на которого он извел кучу денег, «утешил» его, заверив, что медицинская наука и фармакопея бессильны и остается только молиться. Кретин! Сдерживая кашель, Энцо заспешил из спальни дочери.
Витторио, слуга-сицилианец, поджидал в коридоре с серебряным кубком на подносе. Запах горячего шоколада перекрыл вонь, проникавшую снаружи, от каналов.
— Пожелаете освежиться перед сном, эминенца?
Энцо кивнул и принял сосуд. Слуга достался ему в наследство от отца, которому прислуживал отец Витторио. Энцо омочил сухие губы в горячем напитке, окинул взором деревянные стенные панели коридора и вспомнил прежнего владельца дома. Сахароторговец Микеле Урбано всегда вовремя платил все полагающиеся налоги и подати. Его дочь Франческа сразу приглянулась Энцо, и он решил непременно взять ее в жены. Сорокалетняя разница в возрасте Андолини не смущала, и он сразу принялся за дело.
«Дело» это он сладил в своей привычной манере. Поинтересовавшись биографией мастро Урбано, Энцо Андолини выяснил, что купец бывал в давние годы в нечестивом городе Дамаске, но не сообщил об этих визитах государству. Пришлось прибегнуть к аресту, и через два дня допросов мастро Урбано с переломанными пальцами и обожженными гениталиями сознался в прегрешении. Да, он посещал нечестивый Дамаск. Да, он должен был об этом заявить. Да, он готов предстать перед магистратом и покаяться.
Урбано стоял в свое время за тем же занавесом, на том же месте, где этот придурок-клоун клялся в верности Республике. Купец плакал, клялся, что никогда не участвовал ни в каких заговорах против Венеции. Тщетно. Его приговорили к позорной публичной казни. Тяжкий молот раздробил бы ему кости рук и ног, потом его беспомощное тело привязали бы к колесу и выставили на пьяцца Сан-Марка на всеобщее оплевание, на медленную и мучительную смерть.
Три дня Франческа стояла на коленях перед кастелло. Слезы юной красавицы возбуждали Энцо еще больше, чем вид платья, обтягивавшего ее колени, и шевеление молящихся губ. Молитвы ее, однако, возымели действие.
Проявив редкое милосердие, Энцо распорядился тайно выслать Микеле Урбано в Испанию. Урбано целовал ноги своего спасителя и поручил его заботам свою дочь. По прибытии в Испанию купца почти сразу же закололи «жестокие бандиты-горцы» — так, во всяком случае, было обставлено его убийство, совершенное по поручению мастро Андолини. Получив известие о гибели отца, Франческа проливала горькие слезы, а Энцо отечески ее утешал и всячески сочувствовал.
Через три месяца благодарная Франческа приняла предложение руки и сердца Энцо Андолини. Он так ей помог! Он взвалил на свои плечи заботу о делах отца. И о прибылях, проистекавших из торговли.
— Что нового, Витторио? — спросил Энцо, направляясь к комнатам жены.
— Еще один славный день Республики, синьор, — прошептал Витторио, чтобы не разбудить девочку. — Синьора изволила отобедать около шести, Кристина с подружками играла в кораблики, в морской бой между маврами и Венецией.
— И кто победил?
— Как всегда, Серениссима, — улыбнулся Витторио.
— Спокойной ночи, Витторио, — закончил беседу Энцо, входя в спальню жены.
Франческа не спала, но лежала тихо, притворяясь спящей. Он скинул плащ и башмаки, опустился на простыни, наслаждаясь их шорохом. Протянул руку к бедру жены, полуприкрытому задравшейся ночной рубашкой. Немного таких ночей осталось ему пережить.
Чуткая Франческа тут же повернулась к нему лицом:
— Что случилось, дорогой?
Энцо улыбнулся и обнял жену. Мысли о смерти исчезли. Франческа развязывала тесемки его одеяний и ласкала его. Прилив крови к паху… может быть, еще один ребенок…
Вдруг Франческа замерла.
— Что-то не так, — прошептала она. — Я чувствую… Какая-то опасность.
Мысли о смерти вернулись. Похороны ему устроят, разумеется, пышные, государственные. Но даже его смерть не отсрочит войну с Генуей. Он был уверен, что эта война будет победоносной для Венеции. Битвы выигрывают еще до их начала. Но надолго ли власть останется в верных руках после его кончины?
Франческа возобновила возню с завязками, а он вдруг вспомнил о подарке. Вытащив из кармана рубахи отмытый от крови убитого клоуна золотой браслет, он надел его на руку жены. Франческа улыбнулась:
— Откуда это? Очень красивый.
— Дары любви, — ответил Энцо, целуя ее, — окутаны тайной.
5
Венеция, зима 1973 года.
Косые лучи январского солнца пронизывали пыльную мастерскую, но мешали Карле работать над золотой цепочкой, украшенной слезинками кровавых рубинов.
Она выглядела старше своих девятнадцати, и не только из-за лица. Младшая дочь уважаемого ювелира Марчелло Бальби экзотическими чертами лица напоминала давно исчезнувшую в никуда мать-арабку, а от отца унаследовала неуклюжую походку и манеру горбиться. Так и сидела она, ссутулившись и погрузившись в праздные размышления, в дальнем конце отцовской мастерской, а ловкие пальцы ее тем временем без устали трудились над дорогостоящими материалами. Обнаружив у дочери талант ювелира, старик Марчелло не стал настаивать на продолжении образования и позволил ей остаться в мастерской.
