Ну ладно, прелюдия оказалась слишком длинной. Пора открывать занавес и перейти к самой истории. Хочу извиниться перед вами, уважаемые читатели, но все изложенное выше имеет очень важное значение, а один из персонажей даже описывал все происходящее в своем дневнике.
О том, для чего я взял у него эти записи, я умолчу, так как к содержанию истории это отношения не имеет.
Посетитель
Хорошо помню, что безмятежное состояние вернулось ко мне лишь через восемь месяцев после возвращения из Деревни восьми могил.
Сейчас я сижу в новом рабочем кабинете на северной окраине Кобэ и любуюсь открывающимися взору холмами. Прекрасный, как на живописных полотнах, остров Авадзи у меня прямо перед глазами. Я неторопливо попыхиваю сигаретой и вдруг оказываюсь во власти какого-то странного чувства; мне вспоминается вся эта история.
По словам писавших о трагедии, у ее очевидцев от ужаса волосы вставали дыбом, а некоторые даже поседели. Взяв зеркало, я внимательно рассмотрел себя — да нет, седины у меня не прибавилось, но смутная тревога не уходила: настолько страшными были события, пережитые мною.
Хотя безмятежное настроение в последнее время вернулось ко мне, теперь я внезапно ощутил настоящий прилив счастья, и этим я обязан человеку по имени Коскэ Киндаити. Никогда я не мог представить ничего подобного. Если бы не этот сыщик небольшого роста, неприметной наружности, вечно взъерошенный, слегка заикающийся, — так вот, если бы он не появился в деревне, вряд ли бы я остался в живых.
Вот что сказал этот самый Коскэ Киндаити, покидая Деревню восьми могил, после того, как все беды наконец кончились:
— Человек, который втянул и тебя в такие несчастья, в своем роде диковинка. На твоем месте я оставил бы на память записи обо всем, что тебе довелось пережить за эти три месяца.
— Я тоже подумываю об этом, — ответил я ему. И в самом деле, пока в памяти сохранились детали, есть смысл зафиксировать их на бумаге.
Я решил взяться за перо как можно быстрее, однако ничего у меня не получалось: уж больно страшным оказалось пережитое, истощившее меня и физически и душевно; к тому же писать о подобных ужасах совсем непросто. Так я и тянул вплоть до сегодняшнего дня.
К счастью, теперь я окончательно пришел в норму. Убийства в деревне прекратились, здоровье мое полностью восстановилось. У меня, правда, нет уверенности, что я сумею написать нечто удачное, ведь я же не писатель. Ну да ничего, главное — изложить на бумаге все, что случилось и как именно это случилось. Иначе говоря, рассказать об имевших место фактах. Я рассчитываю, что сама необычность этих ужасающих событий компенсирует литературный дилетантизм.
Деревня восьми могил… От одного только воспоминания о ней меня начинает бить дрожь! А до чего зловещее название! А сама деревня! И какой же кошмар творился в ней…
Деревня восьми могил… До прошлого года (а в прошлом году мне исполнилось двадцать восемь лет) мне и во сне не снилась деревня с таким отвратительным названием. Мог ли я предполагать, что сыграю какую-то роль в жизни этого мерзкого захолустья? Да, я родился в префектуре Окаяма. Но где именно? Как называлось место моего рождения, я не знал и знать не желал.
Едва я достиг мало-мальски сознательного возраста, мы уехали в Кобэ, где я и рос, не проявляя ни малейшего интереса к деревенской жизни. Да и у матери никого из родственников в деревне не осталось, и говорить об этом периоде своей жизни она избегала.
О! Моя мамочка! Она умерла, когда мне было семь лет, но и сейчас она стоит у меня перед глазами словно живая. Как и любой ребенок, потерявший в детстве мать, я считал ее самой красивой женщиной в мире.
Она была крошечного роста, и все у нее было миниатюрным: маленькие, как у ребенка, ручки, голова, лицо с мелкими чертами, небольшим носиком, глазами и ртом. Ну просто как куколка! Она выполняла различные швейные работы по заказам. Она была молчалива, но когда открывала рот, ее голос звучал как колокольчик, и говорила она на диалекте своей родной префектуры Окаяма. Из дому мамочка почти не выходила.
А одно обстоятельство моего детства терзало мне душу.
По неведомой мне причине моя уравновешенная, сдержанная мама по ночам садилась в постели, ее губы кривились, будто от страха, она бормотала что-то невнятное, после чего бросалась на подушку и разражалась рыданиями.
Это повторялось регулярно. Я и ее муж — мой отчим просыпались в тревоге, окликали ее, трясли, но она подолгу не могла успокоиться, горько и безудержно рыдала… Отчим обнимал ее, и мало-помалу она засыпала в слезах, а отчим всю ночь не выпускал ее из объятий и ласково гладил по спине…
Лишь теперь я понял причину ее слез. Бедная мамочка! Пережив то, что пережила она, я бы тоже видел кошмары и вскакивал по ночам, дрожа от страха.
Вспоминая свои детские годы, маму, я мысленно благодарю отчима.
Позднее мы разошлись с ним во взглядах на жизнь, и я убежал из дома, о чем теперь очень сожалею.
Мой отчим, Торадзо Тэрада, был бригадиром рабочих на судостроительной верфи в Кобэ. Старше матери лет на пятнадцать, довольно высокий, краснощекий, он производил впечатление человека довольно жесткого. Сейчас-то я понимаю, что это не так. На самом деле у него было очень доброе сердце, он был замечательным человеком. Как они сошлись с мамой? Это до сих пор для меня загадка. Он очень берег маму, любил меня, и о том, что он мне отчим, я узнал много позднее. Согласно метрическим записям мы с ним — отец и сын. Я ношу его фамилию, меня зовут Тацуя Тэрада.
Любопытно, что по одним бумагам я родился в одиннадцатом году эпохи Тайсё,[8]по другим — в двенадцатом году. Следовательно, в этом году мне исполнилось двадцать девять лет, хотя окружающие полагают, что мне двадцать восемь.
Я уже сказал, что мне было семь лет, когда умерла мама. Закончился счастливейший период моей жизни. Это не значит, впрочем, что последовавшие за тем годы были горькими и печальными.
Через год после смерти мамы отец (отчим) снова женился. В отличие от мамы, мачеха была крупной, веселой, говорливой и, как и все болтушки, совершенно беззлобной; отчим заботился обо мне по-прежнему. Я писал уже, что это был добрейшей души человек. После окончания начальной школы[9]он отправил меня учиться в профессионально-техническое училище.
И все-таки то, что он мне не родной отец, порой ощущалось. Это как в кулинарии: на первый взгляд обыкновенная привычная еда, а попробуешь — чего-то не хватает.
А тут еще мачеха рожала детей одного за другим, и хотя я, разумеется, ничем ей тут не мешал, ее отношение ко мне постепенно становилось все прохладнее, в чем, собственно, ничего удивительного нет. Дело, однако, не в этом: просто после окончания училища я крупно повздорил с отчимом и, убежав из дома, стал жить у приятеля.
