тех пор ты день ото дня становишься всё вменяемее.
– И как всё это воспринял ходжа-эл-пенджик?
– Ты вышел голый и красный от солнечных ожогов, как варёный рак, и тебя приняли за некую разновидность ифрита. Надо сказать, что турки страшно суеверны и особенно боятся евреев. Считается, будто мы обладаем некими оккультными способностями, и каббалисты в последнее время немало потрудились для укрепления этой веры. Тем не менее скоро всё прояснилось. Наш хозяин получил сто ударов по пяткам палкою толщиной с мой большой палец, а затем его раны полили уксусом.
– Н-да, я бы предпочёл «бычий хер»!
– Надеются, что через месяц-другой хозяин сможет стоять. А тем временем мы пережидаем равноденственные шторма и приводим в порядок нашу галеру, как ты и сам видишь.
По ходу рассказа Джек косился на других галерников и видел невероятное смешение рас. Здесь были негры, европейцы, евреи, индусы, азиаты и множество других, незнакомых ему народностей, однако никого из команды «Ран Господних».
– А что с Евгением и мистером Футом? Выражаясь поэтически: получено ли за них страховое вознаграждение?
– Они на левом весле. Евгений гребёт за двоих, мистер Фут не гребёт вовсе, поэтому в контексте хорошо управляемой галеры они практически неразделимы.
– Так они живы?
– Живы и здравствуют – ты увидишь их позже.
– Почему они не отскабливают ракушки вместе со всеми? – обиженно поинтересовался Джек.
– Зимними месяцами в Алжире, когда галеры не выходят в море, гребцам дозволяется – нет, горячо рекомендуется – заниматься отхожим промыслом. Хозяин получает долю от заработанного. Те, кто ничего не умеют, отскабливают ракушки.
Новость эта Джека не обрадовала, и он накинулся на ракушки с такой злостью, что едва не врубился в корпус галеры. Немедля последовал нагоняй – не от надсмотрщика-турка, а от приземистого рыжего невольника, работавшего рядом.
– Мне плевать, ты правда тронутый или только прикидываешься, но обшивку изволь беречь, не то нам всем крышка! – гаркнул тот на английском пополам с голландским.
Джек был на голову его выше и собрался уже воспользоваться своим преимуществом, но рассудил, что надсмотрщик, который лупит за простой разговор, вряд ли одобрит потасовку. Кроме того, за спиной у рыжего голландца стоял довольно крупный детина и поглядывал на Джека с той же брезгливой недоверчивостью. Детина смахивал на китайца, хотя не выглядел ни щуплым, ни забитым. И он, и голландец казались мучительно знакомыми.
– Эй, малый, потрави-ка немного! Ты не хозяин, не капитан. Что нам за дело до какой-то царапины – лишь бы на плаву держалась!
Голландец недоверчиво помотал головой и вернулся к ракушке, которую отсекал от галеры с тщательностью эскулапа, удаляющего мочевой камень эрцгерцогу.
– Спасибо, что не устроил сцену, – сказал Мойше. – Нам, на правом весле, важно поддерживать мир.
– Эти двое гребут вместе с нами?!
– Да, а пятый в городе, занят собственным промыслом.
– Так на кой нам хорошие с ними отношения?
– Помимо того, что мы восемь месяцев в году сидим на одной скамье?
– Да.
– Мы должны грести слаженно, чтобы сохранять паритет с левым веслом.
– А если мы не будем грести слаженно?
– Галера начнёт…
– Кружить на месте, понятно. А нам-то что?
– Помимо того, что нам спустят шкуру «бычьим хером»?
– Я так понимаю, это само собой.
– Гребцы подобраны друг к другу. Покуда мы гребём наравне с левым веслом, мы составляем комплект из десяти невольников. В таком качестве нас продали нынешнему хозяину. Однако если Евгений и его товарищи по скамье начнут грести сильнее, нас разделят – твои друзья окажутся на разных галерах, либо даже в разных городах.
– И поделом им.
– Извини, не понял.
– Нет, это ты меня извини, – сказал Джек, – но мы ишачим здесь, на этом вонючем берегу. Ладно я – чокнутый бродяга, но ты, судя по всему, образованный еврей, голландец – явно корабельный офицер, и бог его знает этого китайца…
– Вообще-то он японец, но воспитанный иезуитами.
– Отлично: всё к одному.
– К чему же?
– Чем Евгений и мистер Фут лучше?
– Они создали своего рода предприятие, в котором Евгений – рабочая сила, мистер Фут – руководство. Чем именно они занимаются, объяснить трудно. Позже сам увидишь. А пока важно, чтобы вся десятка оставалась вместе!
– За каким лешим тебе это надо?
– Просидев несколько лет на галерной скамье, я втайне составил план, который принесёт нам десятерым богатство и свободу, хотя не обязательно в такой последовательности, – сказал Мойше де ла Крус.
– Предусмотрен ли планом вооружённый мятеж? Поскольку…
Мойше закатил глаза.
– Я просто силюсь вообразить, какая роль может быть отведена мне в плане – если, разумеется, он составлен не сумасшедшим.
– Этот вопрос я до сегодняшнего дня сам частенько себе задавал. Признаюсь, в ранних версиях плана предполагалось как можно раньше выбросить тебя за борт. Однако сегодня, когда с трёхъярусных батарей Пеньона и грозных башен касбы прогремели полторы тысячи выстрелов, сдаётся, в твоей голове расчистились последние заторы, и ты окончательно пришёл в рассудок – или, во всяком случае, почти пришёл. Теперь, Джек, у тебя есть своя роль в плане.
– И мне её откроют?
– Ты будешь нашим янычаром.
– Я не…
– Погоди! Видишь того малого, который отскребает ракушки?
– Которого? Их тут добрая сотня.
– Высокий, похож на араба с примесью негритянской крови – то есть египтянина.
– Вижу.
– Это Ниязи с правого весла.
– Он – янычар?
– Нет, но довольно среди них прожил и покажет, как себя вести. Даппа – чёрный, вон там – научит тебя нескольким турецким словам. А Габриель – японский иезуит – отменный фехтовальщик. Он быстро тебя поднатаскает.
– А зачем по плану нужен лжеянычар?
– Вообще-то нужен настоящий, – вздохнул Мойше, – однако выбирать не приходится.
– Я так и не получил ответа на свой вопрос.
– Позже – когда соберёмся все вместе.
– Ты говоришь, как придворный, сладкими эвфемизмами. Что значит «соберёмся»? Когда нас прикуют за ошейники где-нибудь в тёмных подземельях касбы?
– Ощупай рукой шею, Джек, и скажи, носил ли ты в последнее время ошейник?
– Э… сдаётся, что нет.
– Скоро конец работы – мы пойдём в город и встретимся с остальными.
– Ха! Так-таки прямо и пойдём? Будто свободные?
Джек ещё некоторое время продолжал в том же ключе, однако через час с высоких башен, понатыканных по всему городу, послышались странные завывания, и в касбе выстрелила одна-единственная пушка. Тут же все невольники положили орудия и парами-тройками побрели к городу. Семеро участников плана задержались подождать голландца, ван Крюйка, который не хотел уходить, не доведя работу до конца.
Мойше приметил оброненный топорик, нахмурился, поднял его, очистил от мокрого песка и принялся стрелять глазами по
