вжимая бронетранспортёры в грунт. Внутри каждого по шесть человек. Они выскакивают с оружием наизготовку. Озираются, пока ещё не соображая, что происходит. Наступает время обеда.
Кто-то решает, что на машину попала маскировочная сетка, пытается снять её рукой. Это его последняя ошибка. Ощутив вкусную человеческую плоть, ризома сразу же устремляется к ней. Прокалывает кожу, раздвигает мясо, проникает в капилляры, сосуды, вены… Кровеносная система — это готовый маршрут. Прорастать в человеческое тело быстрее всего через неё. От скачкообразного роста давления лицо бойца багровеет. Из носа, глаз, ушей идёт кровь. Ему пытаются оказать помощь, волокут в сторону от замершего «бредли», укладывают на траву, но только теряют время. Их товарищ переваривается изнутри. Теперь это просто бомба замедленного действия. По всему его телу из-под кожи, прямо через камуфляжную ткань проступают твёрдые чёрные иглы. Ещё минута, и он, продолжая агонизировать и истекать кровью, ощетинивается ими, как ёж. Стенки клеток разрушаются. Ткани переполняются жидкостью. Внутреннее давление повышается до предела. Туловище, ставшее уже полой оболочкой, разрывается с громким чвяканием. Шипы разлетаются во все стороны.
Под рой смертоносных жал попадают трое ближайших солдат. Они стараются закрыться руками. Падают на землю. Пытаются кричать. Но всё уже бесполезно. У них уже нет ни рта, ни глаз — лица превратились в сплошную воспалённую язву, вздувающуюся кровавыми волдырями.
Забыв о «побратымах», остальные бросаются наутёк. Шестеро — дальше по дороге, двое — прямо через поле. Моим человеческим глазам не видно бегущих, но сейчас я чувствую каждый их шаг. Ощущаю ужас, источаемый их телами. «Идите ко мне, мои бандерлоги…». Спасаясь от неведомой угрозы, первая группа хочет укрыться в лесополосе. Зря… Трава словно становится гуще и жёстче. Тонкие длинные стебли бьют по ногам напуганных людей, рассекают их в кровь, опутывают, тянут вниз. Один боец падает и прямо на глазах товарищей острая трава сечёт его со всех сторон, разрубает на части, в фарш, втягивает в себя. И вот он уже просто компост. Просто земля. Остальных окончательно накрывает паника. Командир матерится, срываясь на визгливый истеричный крик. Слышна хаотичная пальба. Куда? По кому? Как глупо. Они не способны ничего сделать, но всё равно цепляются за жизнь.
Получив энергию для роста, ризома активизируется. Чёрные нити вырастают из стеблей выше человеческого роста, тянутся к небу, струятся и колышутся, будто в восходящем потоке воздуха. Теперь я ничего не увидел бы, даже находясь рядом, но я знаю, что творится в этом клубке. Микроскопические корешки скручиваются и утолщаются, сжимаются, образуют непроницаемый плотный кокон вокруг своих жертв. Сложно сказать, что становится причиной смерти: удушение или пищеварительный фермент, заживо растворяющий плоть. Говорят, мозг живёт ещё около 9 минут, а значит, они ощущают, что с ними происходит. Но этот персональный ад длится недолго. Очень скоро ризома добирается и до мозга. Она любит доедать всё, оставляя лишь кости. «Тщательно пережёвывая пищу, ты помогаешь обществу… Обществу чистых тарелок». Я невольно улыбаюсь, вспоминая, как Валерий Семёныч шутил о том, что я люблю брать в столовой добавку. Теперь же моя добавка сама бежит ко мне.
Двое в полной боевой экипировке опрометью несутся через поле. Счастливые. После увиденного их уже не страшат ни мины, ни возможно притаившийся снайпер, ни оператор дрона-камикадзе. Всё это уже воспринимается, как избавление — они видели смерть, как она есть. Но она всё ещё рядом. Ближе, чем кажется. Чёрное корневище уже начало сжиматься к центру. Объём биомассы под поверхностью растёт. Поле под ногами бойцов ходит ходуном. Первый запинается за выгнувшуюся дугой щупальцу, падает в рыхлый чернозём, хотя это уже не совсем земля. Вздымаясь, она мгновенно накрывает его, словно одеялом, сжимает, выгибает в обратную сторону, ломает пополам и начинает поглощать. Физиономия застывает в предсмертной гримасе из смеси боли и ужаса. На месте глаз и рта из окровавленного черепа вылезают и извиваются чёрные черви. Плоть на груди распадается, обнажая поломанные давлением рёбра. Живот проваливается внутрь, открывая позвоночник, потому что от внутренностей тоже практически ничего не осталось. Лишь сухой остов того, что минуту назад было человеком.
Его сослуживец замирает, наконец-то осознав, что бежать бессмысленно. Насыщенный живыми клетками, грунт вокруг бурлит и копошится. Молодой парень с трудом поднимает взгляд от скелетированного трупа… И видит меня.
Сейчас я хоть и не в лучшей, но всё ещё в своей форме. Даже все пуговицы и шевроны на месте. Вот только по всему телу расползлась извивающаяся тёмная жижа, вылезло несколько щупалец и открылась пара дюжин новых глаз. Симпатичных. Зелёных. Все они пристально смотрят на солдатика. И хотят есть. И он читает это в них.
Миколка (почему-то я решаю, что его зовут так) медленно снимает автомат с плеча и, дёргая затвором, взводит машинку. Неужели попробует меня застрелить? Рожка будет явно маловато… Нет. Он переворачивает оружие, направляя стволом прямо под свой подбородок. «Нет!» Чёрный усик цепко хватается за приклад, обвивает, выдёргивает из рук.
«Погоди… — мой голос раздаётся прямо из утробы чёрной извивающейся туши. — Приезжать сюда было ошибкой… Правда?»
Паренёк согласно кивает. Я снова отмечаю, что ему не больше двадцати лет. И не пожил совсем.
«Ты должен знать… Ты ни в чём не виноват. Чтобы ты ни сделал… Я прощаю. Я не злюсь на тебя. — Без человеческого рта каждое слово даётся с трудом. — Тебя как звать-то?»
«Богдан…»
«Не угадал… Ну, как говорится… Бог — дан. Бог — взян…»
Под ногами солдатика раскрывается округлая зубастая пасть. Нелепо ойкнув, он ухается на неё целиком. Хруст костей заглушается чавканием пищеварительного мешка. Я вынимаю из биомассы свою руку. Прежнюю, человеческую, без лишних глаз. Провожу пальцами по засохшим пшеничным колоскам. Смотрю в вечное голубое небо. Там всё ещё парит дрон. Надеюсь, представление ему понравилось. Охота была краткой. Но жатва славной.
* * *
«Феномен. Самое подходящее название. Все относятся к нему по-разному, но в уникальности явления не сомневается никто». Приглашённый эксперт вечернего телешоу закидывает ногу на ногу.
«А как он сам себя называет?» — интересуется ведущий.
«Неизвестно. Вы ведь знаете, что он ни с кем не общается».
«Да. И это удивительно. Притом, что это, наверное, самый медийный персонаж за последний год. Бойцы по обе стороны фронта записывают видео с комментариями, дают интервью, делятся своими наблюдениями иногда интереснее военкоров. Но он нет… Мы видим только съёмки с дронов, иногда записи с экшен-камер солдат, которых он… С которыми он взаимодействует. Больше ничего».
«Не думаю, что у
