а спустя полтора года он вовсе охладел к карьере военного.
— Ещё великий Александр Васильевич говорил, что плох тот солдат, не мечтающий стать генералом, — заявил я Ржевскому и прикрикнул. — Сейчас же откапывай меня!
Окрик привёл Николая в чувство, он начал грести руками и отбрасывать в сторону куски земли:
— Саня, а что это за Александр Васильевич? Ну, тот, который про генерала говорил? — прервался он, подавая мне руку, чтобы выдернуть меня из неплотно присыпанной ямы.
— Граф Суворов, Коля, такое изрёк. Цитаты великих людей желательно знать если не дословно, то хотя бы близко по смыслу, — проворчал я. На самом деле ничего подобного полководец не говорил, но Кисе об этом знать не обязательно. Всё равно он из-за своей природной лени не побежит в библиотеку проверять, — А ты не знаешь, как я оказался в таком интересном положении?
— Так я же тебя и закопал, — выдал парень, протягивая мне руку. — Увидел, как в тебя молния попала, а ты упал, вот и зарыл, чтобы заряд в землю ушёл.
— Спорное решение, — возразил я, отряхиваясь из земли. — Но будем считать, что ты мне жизнь спас. Благодарю, дружище.
Коля стушевался, а я подхватил с земли валявшуюся там фуражку, водрузил её на голову и направился к глади пруда, на высоком берегу которого был закопан:
— Николай, а что мы с тобой делаем у воды, да ещё в грозу? Я знаю менее затейливые способы самоубийства.
Посмотрев на своё отражение в воде, я лишний раз убедился в том, что богиня и вправду инкарнировала меня в тело молодого Пушкина. По крайней мере, увиденное мною лицо очень похоже на портреты поэта, известные в моём мире.
— Так я ж позвал тебя, чтобы одно местечко показать. Мне показалось, что я колодец нашёл. Вот и хотелось услышать твоё мнение, — послышалось в ответ, — Да и грозы никакой не ожидалось. Тучи налетели, несколько раз сверкнуло да громыхнуло, а на землю ни дождинки не упало. Сам же видишь — трава и земля вокруг совсем сухая. Правда, молния в тебя всё-таки ударила, но ты ведь живой. Сними фуражку, встань прямо и глаза прикрой — я с тебя пыль смету.
Зря я, конечно, глаза не закрыл, как советовал Киса. Зато я впервые увидел, как человек творит магию. Сначала всё тело Николая покрылось еле заметными разноцветными полупрозрачными нитями, которые тут же потекли в перстенёк, что был у парня на левой руке.
Странно. Насколько я знаю, мой предшественник не видел магические потоки. Трудно сказать, почему теперь я их вижу — может удар молнии тому виной, а может буст от богини такой случился. Да ещё и эта странная гроза. Словом, есть над чем поразмышлять. К примеру, над теми же проделками богинь, а может, и богов.
Подумать не дал небольшой смерч, образовавшийся вокруг меня. Взбесившийся воздух вёл себя, словно пылесос, высасывая из волос и одежды пыль, траву и прилипшие кусочки земли.
— Откуда у тебя перл? — кивнул я на руку Кисы, когда мои брюки и китель были очищены от мусора и даже стали выглядеть почти что прилично, чего никак нельзя было сказать про штиблеты. Ради наведения окончательного лоска мне пришлось пожертвовать большим носовым платком.
Стоит пояснить, что магия в этом мире несколько своеобразная. Здесь абсолютно всё пропитано магической эссенцией. Однако человек не может по своему желанию просто зачерпнуть этой эссенции, слепить её и швырнуть подобно снежному комку, в надежде, что он превратится, например, в огненный шар. Если упрощённо, то сначала нужно внешнюю эссенцию впустить в себя и смешать с собственной, имеющей отпечаток твоего тела и разума, так называемой личной сущностью. После этого образовавшийся коктейль направляется в перл, который и создаёт разнообразные магические эффекты.
Сам по себе перл — это ничто иное, как кристаллизованная эссенция, размером с горошину, принявшая сферическую форму. Отсюда и название перл или по-другому — жемчужина.
— Подарок отца на шестнадцатилетие, — гордо вздёрнул подбородок Коля и потёр перстень с бледно-жёлтым камушком о рукав мундира, стирая невидимую пыль и добавляя ему блеск.
— Это ты им для меня яму выкопал? — догадался я.
— Конечно. Не руками же, — пожал Киса плечами в ответ, словно он говорит нечто само собой разумеющееся.
— Мощная штука. Да и в хозяйстве нужная вещь, — подбодрил я Ржевского.
— Жемчужину сделали по заказу отца, — воодушевился парень после моей похвалы, — Я ещё и десятой части не освоил того, на что мой перл способен. Ну да ничего. Вот увидишь, я ещё и тебя с твоим дедовским ножом догоню.
Александр знал, что перл создаётся специально обученным Формирователем из его личной сущности и сущности мага, для которого он делается. В руках постореннего человека камень будет не более чем красивой цветной жемчужиной. Однако из этого ограничения есть исключение — перлом, созданным для кого-то другого, с разной долей успеха сможет воспользоваться его кровный родственник.
Наряду с этим есть ограничения, преодолеть которые невозможно. Например, перл, который сейчас на пальце Ржевского, может по его желанию создавать только воздушные потоки разной мощности, направлений и форм. Возможно, после долгих тренировок Коля и научится формировать какой-нибудь воздушный кулак, способный разрушить кирпичную стену, но создать, к примеру, поток воды он не сможет. Переделать уже сформированный перл, заставив его выполнять другие действия, также невозможно — это не шерстяной носок, который можно распустить и связать из полученной пряжи варежку.
Молодой Пушкин, как и младший Ржевский, также имел жемчужину, но совершенно другую по своему предназначению — создающую тепло.
Небольшой ножик на серебряной цепочке, с острым выкидным лезвием и инкрустированной в рукоятку розовой горошиной, достался Саше от мамы. Никогда не испытывавшая тяги к магии, Надежда Осиповна, в честь поступления в лицей, с лёгким сердцем отдала сыну подарок своего деда — Абрама Петровича Ганнибала. Согласно семейным легендам, арап Петра Первого мог создавать огненный клинок размером в два аршина, но из-за дальнего родства с истинным владельцем перла личным рекордом Александра было пламя диаметром в детский мизинец и длиной чуть более полутора вершков. Впрочем, сей огрех не мешал Пушкину использовать перл, как грелку. Просто вместо пламени юноша создавал волну тепла, и в холодные вечера прогревал свою постель перед сном, чему зимой отчаянно завидовали многие лицеисты.
— Так что с твоим колодцем? — напомнил я Ржевскому цель нашего пребывания
