бомбу на Японию, и это в значительной степени положило конец войне.
— Что за бомба?
— Атомная.
Он покачивается на ногах, но затем восстанавливает равновесие, держась за спинку стула.
— Нам говорили, что этого никогда не случится.
Глава третья
‡
Хью
Лондон, 8 мая
1945
Мы выиграли Вторую мировую войну — по крайней мере, эту её часть. Германия капитулировала, и Черчилль объявил сегодняшний день государственным праздником. Люди танцуют на улицах, а каждый солдат-союзник провозглашается героем.
Кроме моего подразделения. Наша работа и участие в поддержке вооружённых сил остаются в тайне высшего уровня. Когда мы подписывали контракт, то знали, что слава обойдёт нас стороной, и были готовы остаться в тени.
Я бросаю взгляд на белую линию, окружающую основание моего пальца в месте, которое обычно было под спусковым крючком. Для каждого из двенадцати мужчин за моим столом стыд от того, что мы просто свободны, когда все трудоспособные мужчины завербованы и отправлены на службу, намного перевешивает страх перед неизвестностью.
Я делаю резкий вдох и использую этот момент, чтобы оценить признание нашего успеха. Директор Фалькон пригласил нас в отель Savoy на шикарный ужин в честь последней миссии. Несмотря на малое количество присутствующих, это официальное мероприятие, на котором каждый из нас будет награждён сундуком, полным медалей. Мы испытываем чувство предвкушения, ведь нам сказали, что именно так завершится наше пребывание в программе.
Я смотрю через длинный стол на оставшихся мужчин, которые стали моей семьей. Вместе мы рисковали, боролись, выжили и достигли успеха — и вместе мы будем помнить и оплакивать тех из нас, кто не вернётся домой после войны. Накрахмаленная белая скатерть и изысканная сервировка достойны королевской семьи, и я уверен, что не один я чувствую себя не в своей тарелке.
Только что с поля боя, мы смыли грязь, накопившуюся за недели без крова и душа, перевязали раны и надели отглаженную парадную форму вооружённых сил, в которых официально и не состояли. И всё это ради чего? Проект "Чернильница" подходит к концу? Или это начало нового этапа?
Воротник униформы неудобно жмёт, и я засовываю палец под узел галстука, ослабляя его. В отличие от некоторых мужчин в нашем подразделении, я не нарушал правил и не предавался самосуду. Всё, что я делал, было по прямому приказу и с целью установить мир во всём мире. Если бы не строгий контроль, немецкие учёные могли бы создать бомбу, мощь которой не сравнится ни с чем, что когда-либо видел мир.
Итак, под покровом ночи мы заманили и похитили многих величайших умов Германии — вместе с их семьями. Те, кто отказывался сотрудничать, становились нашей мишенью. Мы никого не отпускали. Все, с кем мы сталкивались, либо добровольно вступали в союзные войска, либо передавались директору — вместе со всеми, кого мы забирали с собой.
Нам говорили, что это необходимое зло, и мы должны верить, что другого выхода не было. Мир не был готов к атомной бомбе. Ни одна из сторон. То, что мы сделали, какими бы уродливыми ни были поступки, было сделано для всего человечества.
Даже если бы я мог вернуться домой, я бы не захотел. Однако это не вариант, потому что для семей мы уже мертвы. Так и должно быть, ведь мы физически изменились, и это никогда не удастся скрыть или объяснить тем, кто знал нас раньше.
Тем не менее, если последние несколько лет чему-то и научили нас, так это тому, как противостоять вызовам. Нет ничего невозможного. Отправят ли нас через океан вместе или разделят и разбросают по земному шару? В любом случае, мы продолжим использовать наши таланты и сильные стороны во благо.
Официанты наполняют наши бокалы водой и разливают по тарелкам прозрачный суп, который только тот, кто никогда не испытывал голода, мог бы счесть наградой за героизм. Мужчина слева принимает его с благодарностью, в отличие от меня. С самого первого дня Джек был более оптимистичен, чем все мы. Высокий и мощный, как танк, он остается нежным гигантом, который каким-то образом всё еще верит в человечество, несмотря на все пережитое. Его улыбка отражает странный цвет глаз — зелёные, с коричневыми и белыми крапинками вокруг радужек.
— Если это конец, как ты думаешь, они отпустят нас отпраздновать? — спрашивает он с лёгким азартом. — Слышал, у каждого солдафона сегодня вечером будет возлюбленная.
— Это то, что у тебя на уме сейчас? — смеюсь я.
— Всегда, — отвечает Джек, не сбиваясь с ритма.
Солдат прямо напротив нас, Рэй, вмешивается:
— Мы заслужили это, не так ли? Пусть наступят хорошие времена.
Пит, который никогда не упускает возможности подшутить, добавляет:
— Я надеюсь на что-то более воодушевляющее, чем простой поход по бабам, но, честно говоря, я с радостью приму всё, что мне предложат.
— Я готов к некоторым исследованиям, — говорю я, улыбаясь и качая головой.
— Остальные из нас вполне довольны одной женщиной, но, конечно, Хью хочет двух. Дай угадаю: Ребекка и Роуз? — спрашивает Джек, и мы все смеёмся.
— Я не знал, что Роуз — это имя твоей матери, — вставляет с усмешкой Рэй.
За столом воцаряется тишина. Джек поднимается на ноги. Я тоже. У него есть только один триггер, который гарантированно выводит его из себя, и это любое упоминание о семье. В отличие от некоторых из нас, они были ему дороги, и ему трудно быть вдали от них.
— Эй, приятель, — говорит он, обращаясь к Рэю. — Ты никогда не думаешь, прежде чем сказать. Ты сожалеешь, что сказал это, верно, Рэй?
— Конечно, — отвечает тот.
Этого недостаточно. Грудь Джека раздувается, кулаки сжимаются по бокам. Я кладу руку ему на плечо.
— Мы через слишком многое прошли вместе, и нам есть что отпраздновать. Давай, Рэй, сегодня нам не нужно драться.
Рэй встает и протягивает Джеку руку.
— Прости, Джек. Я ничего такого не имел в виду.
Джек заметно расслабляется и пожимает руку Рэю, прежде чем мы все возвращаемся на свои места.
Решив напомнить всем о причинах, по которым мы зашли так далеко, я говорю:
— Если это конец, я буду скучать по взрывам.
Сидящий на несколько мест дальше Эдвард поддакивает.
— Ты можешь так говорить, несмотря на то, что тебя чуть не убила мина?
Моя спина автоматически сгибается при воспоминании о горячей шрапнели, пронзившей мышцы. Боли или остаточного напряжения нет, хотя первоначальные повреждения были обширными. Всё, что осталось, — это слабый белый шрам, очень похожий на тот, что у меня на пальце.
— Первая мина1 всегда
