местной церквушки. Но Люция не слушала, слишком сильно грохотал в ушах пульс, слишком громко бурлила река, и собственное равное дыхание казалось оглушительным.
Всё не может так закончиться.
Не может.
Это неправда.
Люди не злые, просто заблуждаются, просто не помнят истины. Если им напомнить о духах, терринах, магии, если объяснить!..
Надежда звездой вспыхнула в сердце, и в отчаянном порыве Люция обернулась к деревенским жителям. Цепи мерзко лязгнули. Девочка поморщилась и раскрыла рот, чтоб пролепетать:
— Вы не по…
— Аминь! — грохотнул монах и с хлопком книги Люцию швырнули в воду.
Она даже пикнуть не успела.
Ледяная гробница захлопнулась над головой. Студёная вода обожгла кожу, горло, лёгкие. Казалось бы лёгкая одежда, не спасавшая от ветра и стужи, потяжелела за секунду и вместе с цепями потащила вниз, на дно. Люция брыкалась, резкие потоки швыряли её из стороны в сторону, ноги путались в юбках и водорослях.
Не всплыть. Не спастись.
Рот распахнулся в беззвучном крике-мольбе, и остатки кислорода умчались с пузырьками к свету на поверхности воды. Люц не выберется отсюда. Сопротивление бессмысленно.
Не исполнить ей данной клятвы.
И стоило подумать об этом, кожу над сердцем начало нестерпимо печь, и голубоватое свечение проступило через одежду, засияло в темной пучине. Люция до крови прикусила губы и сжалась в комок, чтоб сдержать болезненный вопль.
И… провалилась во тьму.
Люция распахнула глаза и обнаружила себя недалеко от замка, на опушке, под корнями одинокого кривого дерева. В её стылой ладони нахохлился тёплый, как огонёк, птенчик.
Ночное платье промокло от росы и неприятно холодило кожу. Чёрные кудри рассыпались по сочно-зеленой траве и, вероятно, окончательно превратились в гнездо.
Вот свита принца обрадовалась бы! Появился очередной повод поглумиться и напомнить, как она уродлива в сравнении с ними.
Люция невесело усмехнулась, и птенчик в ладони встревоженно заголосил, заставив девушку поморщиться. Она тряхнула головой и окончательно прогнала дрёму.
Угораздило же заснуть прямо на улице! Да ещё и в такую зябкую погодку. Всё же истинная суть даёт о себе знать. Кочевникам фарси всегда была близка природа: она успокаивает и даёт своим детям силу.
Возможно, ещё поэтому Люция никогда не простужалась, и дело не только в отличных генах далёких предков.
Птенец снова заверещал, и Люц проворчала:
— Ну что ты беленишься, окаянный? Сейчас верну тебя в гнездо. Только ради тебя припёрлась сюда ни свет ни заря. Чтоб из гнезда не выпал, чтоб не разбился… — бормоча, она поднялась на ноги. Шею и плечи нещадно ломило после неудобного сна на корягах, мышцы ног и рук ныли от интенсивных тренировок с «товарищами»-терринами, не говоря уже о синяках… Не успевали сходить старые, как благородные лэры одаривали новыми. — И никакой благодарности. Как всегда.
Люция тяжело вздохнула, и птенчик издал недоумённый: «Кар».
— Что, «кар»? — она размяла шею и искоса взглянула на воронёнка. — Дар у меня. Будущее зрею. И прошлое… своё. — И добавила тише: — Ничего другого, увы, не снится.
У всех терринов помимо магии и чар, есть Дары. Они предаются по крови, от родителя к ребёнку. Но предсказать какой именно дар (отца или матери, аль деда с бабкой) раскроется у чада — невозможно. Но то касается обычных терринов.
У клана полукровок-фарси детям всегда передаётся один дар — прорицание. И сколько бы не смешивались фарси с людьми, сколько бы не разбавляли кровь с бессмертными и смертными, не иссякнет род их. Ибо кровь прорицателей сильна. А покуда жив хоть один отрок, сумеет он клан возродить хоть из могилы, хоть из пепла.
Недооценил Магнус Ванитас фарси. Ох, недооценил!
И не удосужился проверить, не затерялся ли один ребёночек в лесу, в ночку ту, роковую.
И эта ошибка будет стоить ему жизни!
С веток в лесу сорвались крикливые птицы и с оглушительным гвалтом устремились в небо. Люция вздрогнула, задрала голову и проследила за их рваным полётом в сторону восхода.
Сиреневые сумерки ещё царили над спящей громадиной замка, но рассветное солнце уже отвоёвывало за пядью пядь, и верхушки башен крепостных стен расцветили рыжеватые всполохи.
Скоро слуги и придворные очнутся ото сна, зашумит обыденная жизнь: зашелестят метёлки, юбки и брюки, зажурчат голоса, мелодии и песни, застучат столовые приборы и мечи. И понесётся очередной день в замке худших из терринов, в замке её врагов. В замке Ванитасов.
* * *
Далеон Ванитас стоял в крайнем от входа деннике и нежно расчёсывал любимую кобылицу.
Тихий шелест щётки убаюкивал, как и сопение жеребят, и других лошадей в загонах. Даже запахи прелого сена и конского пота не тревожили как обычно чувствительный нюх.
Мысли принца текли плавно, лениво, дрейфовали, как объевшийся пеликан по слабым морским волнам.
Ему снова приснился кошмар.
Как давно их не было, и вот опять. Вернулись! А ведь лекарь предупреждал. Ещё пять лет назад сказал, что снадобья со временем утратят свойства, что организм привыкнет, выработает иммунитет.
Надо повысить этому докторишке жалование. Не ошибся старик, всё верно сказал. Таблетки больше не действуют.
По правде, их эффект начал сбоить раньше, просто Далеон нашёл способ усилить снотворные свойства. Он просто заливал их терринским вином, напивался до обмороков, ходил по грани. Пил как в последний раз, жил как в последний раз, пировал как!.. И ведь помогало.
Почти два года алкоголь и таблетки приносили блаженное беспамятство. Большую часть времени ему не снилось ничего. И вот опять!
На этот раз он видел гибель своей лошади. Этой тёплой, бойкой кобылки воронова цвета, которая вскормила его младенчиком, которая недавно принесла жеребят, которая катает его в ночи бессонницы и терпит все придурства.
Картинка вспыхнула перед взором.
Кровавое пятно под тёмной шкурой. Дарси лежит на правом боку и тяжело храпит, и глядит своим чёрным глазом так жалобно, так скорбно.
Образ потянул за собой похожий, вонзающийся иглой боли в самое сердце, но принц поспешил отбросить его. Пусть лучше это воспоминание останется «terra incognita»[1] на карте его памяти.
Далеон зажмурился с силой и зарылся лицом в жёсткую чёрную гриву, вдыхая тёплый запах зверя, шёрстки, жизни. Провёл пальцами по крупу и отстранился, вглядываясь в вытянутую морду верной подружки, лениво жующей хворост.
Она и не подозревает, какая страшная участь её ждёт. Почему Далеон так ненавидит свои сны. А теперь не знает что делать, чтобы изменить её судьбу.
Он пригладил гриву за ушком. Угольный цвет её напоминал другую. Бойкую, кудрявую, непокорную.
Принц стиснул зубы и приказал себе не думать. Не тревожиться. Не отвлекаться на шелест одежд пробудившихся слуг, на
