директору гимназии и педагогическому совету.
У Васо была еще одна обязанность, о которой не знал никто из его одноклассников: по поручению старших он доставлял им прокламации, которые получал в условленном месте от худого, с длинными прокуренными усами муши — рабочего железнодорожного депо дяди Нико. Но это тихое занятие не могло полностью удовлетворить кипучую натуру мальчика. Результатом явилась история, едва не стоившая Васо жизни.
При введении военного положения Кутаис был разделен на три участка: Нагорный участок находился под контролем командира 1-го Хоперского полка, Центральный — командира Куринского полка и Заречный — командира Потийского полка.
Однажды командир казачьего Хоперского полка вернулся домой из театра. Сбросив в прихожей шинель, полковник направился было в комнаты, но хватился, что забыл в кармане портсигар. Он вернулся в прихожую, опустил руку в карман шинели и кроме портсигара обнаружил там сложенную вчетверо революционную прокламацию. Потом уже полковник вспомнил, что, когда он у театрального подъезда садился в экипаж, возле него крутился какой-то подозрительный носатый мальчишка.
Полковник сорвал гнев на денщике и кучере. На сем бы дело и закончилось, но Васо, воодушевленный первым успехом, решил действовать в подобном роде и дальше. На сей раз он прицепил листовку к… хвосту лошади жандармского офицера.
Ему не повезло: проделка была замечена, вдогонку за дерзким мальчишкой поскакал конный казачий патруль. Его настигли на мосту через Риони. Усатый урядник на скаку свесился с седла, чтобы сцапать мальчишку за шиворот, но не успел… Не раздумывая долго, Васо перемахнул через парапет в быстрые воды реки.
Осенью 1905 года снова поднялась волна революционного движения в стране. К Всероссийской стачке железнодорожников присоединились и железнодорожники Закавказья. Снова начались забастовки и вооруженные столкновения рабочих и крестьян с войсками. Особенно взбудоражили Кутаис весть о кровавой бойне в Тифлисе, в которой погибли десятки рабочих и шесть гимназистов, и сообщение из Москвы о зверском убийстве провокатором-черносотенцем большевика Николая Баумана.
Рабочие и учащиеся Кутаиса устроили многолюдную демонстрацию. Закончилась она побоищем с полицией. Политический митинг состоялся и в селении Хони. Крестьяне, добрая половина которых приходилась Васо Киквидзе родственниками, обсудив политическое положение в России, приняли резолюцию. В ней были и такие пункты: требовать отмены военного положения, послать привет лейтенанту Шмидту и его матросам, революционным солдатам и не платить податей.
Крестьяне в селах стали прогонять правительственных чиновников, разоружать земскую стражу. Наместник Кавказа граф Воронцов-Дашков обратился к военному министру с просьбой срочно направить в Кутаисскую губернию морем, через порт Поти, дивизию пехоты с артиллерией. В январе 1906 года наместник издал приказ о беспощадном подавлении революционного движения в Западной Грузии. Временному генерал-губернатору Алиханову-Аварскому предписывалось самыми суровыми мерами навести порядок.
Начался террор.
Каратели были беспощадны. Сжигали дотла селения. Пороли шомполами даже подростков и женщин. Расстреливали без суда. В Кутаис царские войска вступили, словно в захваченный вражеский город. Жители были предупреждены, что в случае нарушения порядка военные начальники имеют право «после троекратного сигнала действовать оружием».
Приказ Алиханова запрещал проведение манифестаций и демонстраций, распространение прокламаций и воззваний, вывешивание революционных знамен и даже… езду по городу на велосипедах.
Занятия в учебных заведениях Кутаиса были возобновлены.
Вернулся в класс и одиннадцатилетний гимназист Васо Киквидзе, ставший за этот год трудных переживаний взрослее.
Еще четыре года провел Василий Киквидзе в стенах Кутаисской гимназии. Учился средне — только чтобы переходить из класса в класс. Не верил, что аттестат зрелости поможет ему, бедняку, выбиться в люди, да и само учение не привлекало. Новый директор гимназии М. Глушаков был откровенным черносотенцем, активным деятелем «Союза русского народа». Лучшие преподаватели, которых любили и уважали гимназисты, были изгнаны. Их место заняли злобные невежды, отсутствие знаний и педагогических способностей возмещавшие преданностью царизму, с полицейской точки зрения люди весьма благонадежные. Да и сама гимназическая программа с ее упором на мертвые языки, препарированную в верноподданническом духе историю и географию, закон божий никак не могла поддерживать в живом, любознательном подростке страсти к учению и уж никак не способствовала его прилежанию и примерному поведению.
Жестокая реакция, воцарившаяся в стране после поражения революции девятьсот пятого года, не могла, однако, повернуть историю вспять. Загнанные в глубокое подполье, революционеры в тяжелейших условиях продолжали борьбу. Не оставляли они без внимания и учащуюся молодежь.
Конечно, не все гимназисты, принимавшие стихийное участие в демонстрациях и побоищах с полицией в бурном пятом году, пронесли сквозь жизнь революционный дух и убеждения. Многие угомонятся, станут либеральными земскими врачами, усердными чиновниками, преуспевающими путейскими инженерами — словом, благонамеренными членами общества. С улыбкой будут вспоминать о бездумных порывах мятежной юности.
Многие, но не все.
Окажутся и такие, для кого революция станет делом всей жизни, гимназические беспорядки явятся первым факультетом в университете бескомпромиссной борьбы с самодержавием и капитализмом, от ученических кружков они найдут путь к ленинской партии, станут профессионалами и солдатами революции, ее героями, а один — ее величайшим поэтом.
Юный Васо Киквидзе не забыл ничего, что видел, слышал, пережил в пятом году. На всю жизнь он запомнил разбитое прикладом окровавленное лицо подростка-гимназиста, трупы убитых рабочих у решетки городского сада, свист пуль, что посылали в него — мальчишку с моста через Риони — озверевшие казаки.
Не забыл и не простил…
Он пытается понять, осмыслить, осознать. Встречает людей, которые хотят ему в этом помочь. От них получает листовки, газеты, брошюры, книги. До латыни ли ему, тем паче закона божьего!
Дома плохо. Семья, и раньше небогатая, впала уже просто в настоящую бедность. Раньше денег не хватало на приличную одежду, теперь — даже на хлеб.
Мать плакала — рушилась ее мечта дать сыну образование, но отговорить его не смогла: в 1910 году Василий Киквидзе бросил гимназию. Крепкого юношу охотно взяли молотобойцем в кузницу.
Пять лет провел Василий у наковальни. Тяжелая это была работа, к тому же от зари до зари. Но давала она и свою радость, наливала тело здоровой силой, вселяла в душу уверенность. Было в этом занятии с железом что-то гордое и буйно-веселое. Кто такой гимназист? Еще неизвестно, что из него получится. А кузнец — среди людей человек уважаемый. Рабочий человек, который все может, все умеет. Так говорил дядя Илико, кузнец, у которого Васо стоял подручным.
Первые месяцы юноша приходил домой настолько разбитый от усталости, что даже есть не хотелось, думал только об одном — как поскорее добраться до кровати. Но потом втянулся в работу, овладел мало-помалу мастерством, научился обращаться с молотом сноровисто и без суеты. Стал меньше уставать, появилось время и для
