тополь, Вербац от вербы происходит. Стало быть, уж и еда и питье славянские.
– Нет-нет, не надуешь. Вон черномазые рожи стоят.
– Рожи тут ни при чем. Ведь и у нас, русских, могут такие рожи попасться, что с ребенком родимчик сделается. Позволь, позволь… Да вот даже поп стоит и в такой же точно рясе, как у нас, – указал Николай Иванович.
– Где поп? – быстро спросила Глафира Семеновна, смотря в окно.
– Да вот… В черной рясе с широкими рукавами и в черной камилавке…
– И в самом деле поп. Только он больше на французского адвоката смахивает.
– У французского адвоката должен быть белый язычок под бородой, на груди, да и камилавка не такая.
– Да и тут не такая, как у наших священников. Наверху края дна закруглены и, наконец, черная, а не фиолетовая. Нет, это должен быть венгерский адвокат.
– Священник, священник… Неужели ты не видала их на картинках в таких камилавках? Да вон у него и наперсный крест на груди. Смотри, смотри, провожает кого- то и целуется, как наши попы целуются – со щеки на щеку.
– Ну, если наперсный крест на груди, так твоя правда: поп.
– Поп, славянские названия станций, так чего ж тебе еще? Стало быть, мы из венгерской земли выехали. Да вон и белокурая девочка в ноздре ковыряет. Совсем славянка. Славянский тип.
– А не говорил ли ты давеча, что белокурая девочка может уродиться не в мать, не в отца, а в проезжего молодца? – напомнила мужу Глафира Семеновна.
Поезд в это время отходил от станции. Глафира Семеновна достала с веревочной полки корзинку с провизией, открыла ее и стала делать себе бутерброд с ветчиной.
– Своей-то еды поешь, в настоящем месте купленной, так куда лучше, – сказала она и принялась кушать.
Действительно, поезд уж мчался по полям так называемой Старой Сербии. Через полчаса кондуктор заглянул в купе и объявил, что сейчас будет станция Нейзац.
– Нови Сад… – прибавил он тут же и славянское название.
– Глаша! Слышишь, это уж совсем славянское название! – обратился Николай Иванович к жене. – Славянска земля? – спросил он кондуктора.
– Словенска, словенска, – кивнул тот, наклонился к Николаю Ивановичу и стал объяснять ему по-немецки, что когда-то это все принадлежало Сербии, а теперь принадлежит Венгрии.
Николай Иванович слушал и ничего не понимал.
– Черт знает что он бормочет! – пожал плечами Николай Иванович и воскликнул: – Брат-славянин! Да чего ты по-немецки-то бормочешь! Говори по-русски! Тьфу ты! Говори по-своему, по-славянски! Так нам свободнее разговаривать.
Кондуктор понял и заговорил по-сербски. Николай Иванович слушал его речь и все равно ничего не понимал.
– Не понимаю, брат-славянин… – развел он руками. – Слова как будто бы и наши, русские, а ничего не понимаю. Ну, уходи! Уходи! – махнул он рукой. – Спасибо. Мерси…
– С Богом, господине! – поклонился кондуктор и закрыл дверь купе.
Вот и станция Новый Сад. На станционном здании написано название станции на трех языках: по-венгерски – Уй-Видек, по-немецки – Нейзац и по-сербски – Нови Сад. Глафира Семеновна тотчас же заметила венгерскую надпись и сказала мужу:
– Что ты меня надуваешь! Ведь все еще по венгерской земле мы едем. Вон название-то станции как: Уй-Видек… Ведь это же по-венгерски.
– Позволь… А кондуктор-то как же? Ведь и он тебе сказал, что это уж славянская земля, – возразил Николай Иванович.
– Врет твой кондуктор.
– Какой же ему расчет врать? И наконец, ты сама видишь надпись: Нови Сад.
– Ты посмотри на лица, что на станции стоят. Один другого черномазее. Батюшки! Да тут один какой-то венгерец даже в белой юбке.
– Где в юбке? Это не в юбке… Впрочем, один-то какой-нибудь, может быть, и затесался. А что до черномазия, то ведь и сербы черномазые.
По коридору вагона ходил мальчик с двумя кофейниками и чашками на подносе и предлагал кофе желающим.
– Хочешь кофейку? – предложил Николай Иванович супруге.
– Ни боже мой, – покачала та головой. – Я сказала тебе, что, пока мы на венгерской земле, крошки в рот ни на одной станции не возьму.
– Да ведь пила же ты кофе в Будапеште. Такой же венгерский город.
– В Будапеште! В Будапеште великолепный венский ресторан, лакеи во фраках, с капулем[1]. И разве в Будапеште были вот такие черномазые в юбках или в овчинных нагольных салопах?..
Поезд помчался. Справа начались то там, то сям возвышенности. Местность становилась гористая. Вот и опять станция.
– Петервердейн! – кричит кондуктор.
– Петровередин! Изволите видеть, опять совсем славянский город, – указывает Николай Иванович жене на надпись на станционном доме.
Глафира Семеновна лежит с закрытыми глазами и говорит:
– Не буди ты меня. Дай ты мне засветло выспаться, чтобы я могла ночь не спать и быть на карауле. Ты посмотри, какие подозрительные рожи повсюду. Долго ли до греха? С нами много денег. У меня бриллианты с собой.
– По Италии ездили, так и не такие подозрительные рожи нам по дороге попадались, даже, можно сказать, настоящие бандиты попадались, однако ничего не случилось. Бог миловал.
А поезд уж снова бежал далеко от станции. Холмы разрастались в изрядные горы. Вдруг поезд влетел в туннель, и все стемнело.
– Ай! – взвизгнула Глафира Семеновна. – Николай Иваныч! Где ты? Зажигай скорей спички, зажигай…
– Туннель это, туннель… успокойся! – кричал Николай Иванович, искал спички, но спичек не находилось. – Глаша! У тебя спички? Где ты? Давай руку!
Он искал руками жену, но не находил ее в купе.
Вскоре, однако, показался просвет, и поезд выехал из туннеля. Глафиры Семеновны не было в купе. Дверь в коридор вагона была отворена. Он бросился в коридор и увидал жену, сидевшую в среднем купе между двумя немцами в дорожных мягких шапочках. На груди она держала свой шагреневый баульчик с деньгами и бриллиантами.
– Убежала вот к ним. Я боюсь впотьмах. Отчего ты спичек не зажигал? Вот эти мосье сейчас же зажгли спички. Но я споткнулась на них и упала. Они уж подняли меня, – прибавила она, вставая. – Надо извиниться. Пардоне, мосье. Ее же вузе деранже… – произнесла она по-французски.
Николай Иванович пожал плечами.
Белград близко
– Зачем ты к чужим-то убежала? – недовольно спросил жену Николай Иванович. – Ступай, ступай в свое купе…
– Испугалась. Что ж поделаешь, если испугалась… Когда стемнело, я подумала невесть что. Кричу тебе: огня! Зажигай спички! А ты ни с места… – отвечала Глафира Семеновна, войдя в свое купе. – Эти туннели ужасно как пугают.
– Я и искал спички, но найти не мог. К чужим бежать, когда я был при тебе!
– Там все-таки двое, а ты один. Прибежала я,
