Имала почувствовала укол ревнивой зависти, но тут же повернулась к волчатам, прижимавшимся к ее животу. Ее мучил голод, и она принялась поедать послед, но то и дело облизывала каждого из пятерых детенышей: они жадно тыкались в брюхо матери, ища соски. Кто же из самцов, думала Имала, отвлечется от Аэны и принесет ей немного свежего мяса, и зарычала, чтобы привлечь внимание клана. К ней повернулось несколько голов, но ни один из самцов не посмел подойти, никто не решался наперекор Аэне выказать ласку ее сопернице, — к тому же эта гордячка осмелилась произвести на свет потомство в такой момент, когда клан не нуждался в пополнении.
Имала устроилась поудобнее, носом подвинула волчат поближе к соскам и в изнеможении уронила голову на подстилку — ей требовался отдых.
Ее разбудило сопение малышей. Трое — и в их числе, конечно, самый толстый — уже не только нашли дорогу к соскам, но и поняли их назначение и теперь усердно сосали молоко. Имала издала тяжелый вздох, в котором смешались усталость и облегчение. Когда ее глаза привыкли к свету, она обнаружила, что практически вся стая отправилась на охоту, остались лишь Аэна с малышами — они лежали в тени большого валуна. Волчат у подруги вожака родилось больше, чем у Ималы, и они с самого начала казались крупнее и толще. Аэна подняла на нее глаза и угрожающе прижала уши к голове.
Имала не стала отвечать. Она уже тысячу раз выказывала подчинение, но теперь была слишком слаба и не понимала, почему Аэна с таким упорством утверждает свое верховенство. Возможно, она просто завидует небывалому меху Ималы? Или все дело в законе леса и стаи?
Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву каменных дубов, освещали склоны холмов, словно покрытые пестрой красно-лилово-белой накидкой. Из-под земли проклюнулись первые ландыши. Песнь весны тихонько убаюкивала волчицу и ее малышей, весело стучал по дереву зеленый дятел, порхали в воздухе сизокрылые голуби. Имала готова была снова погрузиться в дрему, но тут на пороге логовища возник огромный волк. Очевидно, он охотился в одиночку — в зубах зверь держал кролика. Это был JIxop, величественный и благородный самец, не уступавший в силе Эгано. На мгновение Лхор остановился, положил свою добычу на землю и пометил ее. Он ясно давал понять, что это его добыча. Аэна наградила его презрительно-высокомерным взглядом и отвернулась, положив голову на своих волчат.
Волк вскочил и начал рвать шкурку кролика клыками, придерживая лапой. Он скалился и рычал, пока не освежевал дичь, и принялся есть, поглядывая то на одну, то на другую волчицу. Неожиданно Лхор вскочил и, против всяких ожиданий, отнес остатки кролика Имале и сел рядом, как будто приглашая ее поесть. Та не знала, на что решиться; Аэна низким ворчанием выказала свое недовольство, но вступить в единоборство с Лхором не смела, а Эгано был далеко. Волк подошел еще ближе и подтолкнул мясо прямо под нос Имале, так что волчица уже не могла отказаться. Она схватила тушку и не остановилась, пока не съела все, до последней косточки.
Лхор повернулся и исчез в лесу.
Глава 2
Новый домВеликий Друид Альдеро стоял перед таинственным чертогом Шанха. Силы у него кончались, но он был счастлив, потому что нашел наконец тайное убежище, которое искал вот уже скоро год. Альдеро был стар, но упорством и решимостью не уступал молодым. Он сможет наконец выполнить то, что должно! Это станет ему долгожданной наградой — возможно, последней. Альдеро был один, но он почти физически ощущал силу собратьев-друидов, которые думали о нем на другом конце света. Ему это было необходимо.
Здание цвета золотистой охры, сточенное временем, словно вырастало прямо из внутренностей горы. Дворец, высеченный в этой желтой скале, был великолепен, но от него исходила невидимая угроза. Что за колдовство сделало его незримым для людей? Кто мог создать это чудо, кроме древнего народа, чье знание исчезло вместе с ним? Изящные, устремленные вверх линии стен гармонично переходили в своды арок и окон, являя миру застывшее чудо красоты. Бессмертной, высеченной в камне.
Солнце не проникало в святилище. Все казалось спокойным и холодным, нетронутым, почти мертвым, но Альдеро знал: его враг затаился внутри чертога. Он чувствовал его присутствие, словно читая знаки на поверхности камня и в глубине таившихся по углам теней. Враг поджидает Альдеро, готовясь убить его, но путь назад отрезан, а битва неизбежна — вот что гласили величественные письмена на темном своде над вратами чертога Шанха.
Морщинистое лицо Альдеро с длинной седой бородой скрывала тень коричневого капюшона. Он медленно положил меч на землю у своих ног, зная, что тот ему больше не понадобится. С этим врагом мечом не сразишься. Друид освободился и от заплечного мешка, и от перевязи.
Альдеро шагнул вперед и воздел руки к небу — возможно, последний раз в жизни. Он ощутил, как в него проникает сила, как она бежит по жилам, растекается в крови, обостряя восприятие и проясняя ум. Он полностью владел своим телом. Альдеро положился на силу, на ту духовную мощь, которой умеют управлять люди его касты, — на сайман.
Переступив высокий порог, он погрузился в морозный холод. Тень зыбкой границей отделяла внешний мир от ледяного пространства чертога. Воздух был пропитан злом. Злом, которое затрудняло каждый шаг Альдеро. Ему казалось, что чей-то взгляд караулит его в темных углах и следует за ним в полной тишине. Вскоре его глаза привыкли к полумраку, и он увидел, что стоит в огромном зале. Наверх уходили две параллельные лестницы, стены терялись в вышине в игре теней и света. По полу скользили редкие солнечные лучи, и пылинки разноцветной радугой вспыхивали в воздухе — зрелище великолепное и одновременно жуткое, как в потревоженной усыпальнице. Но Альдеро не позволял себе отвлекаться на красоту. Он понимал, что должен думать только о битве. Выжить или умереть.
Сайман медленно разогревал его тело и воспламенял чувства. Звуки и блики окружали его, и Альдеро начал внутренним зрением обследовать каждый закоулок, отыскивая след, надеясь услышать биение чужого сердца. Но в зале не было ничего, кроме четырех гладко отполированных каменных стен. Друид закрыл глаза и сразу понял, что ему следует идти наверх. Альдеро начал бесшумно подниматься по левой лестнице, ведомый сайманом.
Как только он шагнул на последнюю ступеньку, за его спиной с оглушающим грохотом опустилась потайная стена, отрезав путь к отступлению. Когда Альдеро открыл глаза, голова у него гудела. Выбора не осталось. Судьба медленно опустила занавес. Друид, совладав с собой, огляделся и узнал место, некогда явившееся ему в видении. Просторный прямоугольный покой, колонны справа и слева, покрытые гнусными изображениями, потолок терялся где-то в вышине. Откуда-то издалека доносились нечеловеческие крики. Багровое свечение в глубине комнаты всполохами отражалось от стен. В центре, где в гигантских чашах с вязкой красной и черной жижей гулко лопались пузыри, поверху был перекинут каменный мостик. У задней стены стоял трон — зловещий, высокий и узкий, сделанный, похоже, из человеческих костей.
На троне, словно статуя из черного камня, темнел силуэт Маольмордхи. Властелин горгунов, Повелитель герилимов, Носитель Темного пламени. Тот, кого друиды называли Отступником. Он был тут. Он терпеливо ждал Альдеро, положив руки на резные подлокотники. В его глазах сверкала смерть былых и будущих врагов. Он не двигался, но сама его поза излучала могущество, медленную разрушительную силу, которой ничто не может противостоять. В этом безмолвном существе больше не было ничего человеческого — ни во взгляде, ни в зловещей улыбке.
