— Ты сказала, они поженились?
Мощные руки сжали ей плечи и сорвали с дивана. Он притянул ее к себе так, что она чувствовала тепло его тела, слышала тяжелое и прерывистое дыхание, ощущала, каких усилий стоит ему сдерживаться.
— Поженились? Это правда?
— Да…
Больше она ничего не смогла произнести. Неистовый огонь его глаз словно испепелил ее, и вместо слов она издала лишь жалкий хрип.
Стальные пальцы до синяков впились ей в плечи, но Рэйчел молилась, чтобы они не отпускали ее, иначе она просто рухнет, жалко и унизительно, к его ногам.
— Так это правда? — задавал он вновь и вновь один и тот же вопрос.
— Конечно! — Его явное неверие заставило ее отвечать более решительно. — Ты думаешь, я тебе вру? — Она наконец собралась с силами, вывернулась из его рук и тут же отскочила в другой конец гостиной. — Я врала тебе когда-нибудь? Ты думаешь, об этом можно лгать? Может, ты считаешь, что все подстроила я? Особенно сейчас!
— Нет. — Габриэль медленно покачал головой — он говорил уже спокойнее, хотя по-прежнему был напряжен. — Нет, ты никогда не лгала мне. Наконец-то Бог создал честную женщину.
Рэйчел вздрогнула, уловив иронию в его словах, — она слишком хорошо знала, что он думал о Лидии. Он считал, что она вторглась в его дом, незаконно заняв место его матери. И можно было только догадываться, какие слова он сейчас мысленно произносил в ее адрес.
— Это все?
— Все? — эхом откликнулась Рэйчел, не понимая, куда он клонит. — Тебе мало?
Ответом была мрачная улыбка.
— Действительно, что же еще? Лидия, конечно, на седьмом небе. Что это было, предсмертное обращение в веру?
— Да, они поженились в госпитале, — сдавленно ответила Рэйчел, вздрогнув от его насмешливого тона. — Как могло быть иначе? Как ты понимаешь, твой отец не мог прийти в нотариальную контору, не говоря уж о церкви.
Это был удар ниже пояса. Она заметила, как изменились его глаза — словно стальные жалюзи опустились перед ними.
Но брать слова назад было поздно. Он не шевельнулся, но теперь ей было до него не дотянуться.
— «Располагайся как дома…»
Рэйчел не сразу поняла, что он повторил ее собственные слова.
— «Располагайся как дома, чего стесняться!» — опять повторил Габриэль. — Теперь я понимаю, что тебя взбесило. Ты, конечно, приложила руку…
— Нет! — Она знала, о чем он подумал, и ненавидела его за эти мысли. — Не было ничего подобного!
— Нет?
Его тонко очерченная верхняя губа саркастически изогнулась.
— Ты хочешь сказать, что твоя мать совсем не стремилась выйти замуж? Что она даже не думала о той респектабельности, какую придаст ей имя моего отца? Более того, ее не интересовал этот дом и она не мечтала о деньгах и бизнесе, которые могут достаться ей после смерти мужа?
— Нет! Нет, нет и нет!
Она больше не могла терпеть этих злобных, оскорбительных обвинений.
— Ты представляешь все это холодным расчетом. Конечно, мама хотела замуж! А какая женщина не мечтает законно связать свою жизнь с любимым человеком?
Она заставила себя проигнорировать его циничную усмешку.
— Да, она хотела жить в этом доме, и я не собираюсь это отрицать, но ты говоришь так, будто она использовала умирающего! Будто она угрожала и шантажировала и, пользуясь его положением, заставила надеть кольцо ей на палец. Клянусь, все было не так!
Вероятно, что-то в ее словах или ее отчаяние задело его. Или его тронули горячие слезы, которые — она поняла только сейчас — застилали ей глаза и не давали ясно его видеть. Так или иначе, броня его гнева была пробита.
— Так как же все было? — спросил он вдруг совсем другим тоном, и Рэйчел задохнулась от волнения.
Нетерпеливой рукой она смахнула слезы, боясь поверить, что он наконец готов ее выслушать.
— Ты действительно хочешь знать?
Решительный кивок. Она сделала глубокий вдох — нужно успокоиться, она не может позволить себе попасть под его влияние.
— Фактически они уже планировали пожениться в скором времени. Твой отец сделал маме предложение под Новый год.
При этом воспоминании легкая улыбка тронула уголки ее полных губ.
— Он сказал, что это самый подходящий день для новых начинаний.
Что-то в этих словах вновь заставило напрячься каждый мускул его тела, челюсть сжаться, а глаза прищуриться.
— Свадьба планировалась на Пасху. Они не знали… — При последних словах голос у нее сорвался. — Они думали, что впереди еще вся жизнь, а мама всегда мечтала выйти замуж весной. Она хотела, чтобы все цвело.
— Как трогательно! Скажи еще, что Лидия купила белое платье и фату для этой свадьбы года.
Он не верил ей, и в его сердце по-прежнему кипела ненависть к ее матери.
— Ты не веришь? — попыталась она перейти в наступление и наткнулась на холодную улыбку.
— В том, что касается твоей матери, извини, не верю, — процедил он. — Мне нужны конкретные свидетельства, прежде чем…
Конца фразы Рэйчел не слышала, потому что уже подбежала к бюро рядом с большим сводчатым окном. Торопливо открыв верхний ящик, она схватила пачку белых открыток, лежавших сверху.
— Вот!
Задыхаясь от спешки, она протянула открытки Габриэлю.
— На, возьми! — настаивала она, всовывая их ему в руки. Он продолжал невозмутимо разглядывать ее лицо. — Ну, возьми же!
— Что это? — Его реакция на этот раз была явно замедленной — обычно он на шаг опережал остальных.
— Подтверждения, которых ты хотел! «Конкретные свидетельства». Смотри…
Он наконец взял открытки и, наклонив голову, взглянул на текст, отпечатанный серебристым шрифтом.
— «Имеем честь пригласить вас… — не выдержала молчания Рэйчел, — на свадьбу Грегори и Лидии… Апреля, четвертого дня…» Видел? Приглашения отпечатаны заранее, для рассылки в следующем месяце!
Она точно зафиксировала момент истины, когда его тонкие длинные пальцы сжали карточку и с силой скомкали ее.
— Так или иначе, они собирались пожениться!
— Он никогда не говорил мне об этом.
— А зачем ему говорить? Грег что, не знал, как ты относишься к моей матери? Он не мог рассчитывать, что ты с распростертыми объятиями примешь ее в семью.
Рэйчел не сразу поняла жестокость своих слов, пока не увидела его внезапно побледневшее лицо.
— Вообще-то, думаю, он собирался сообщить, — поспешно уточнила она. — Если бы все шло по плану. Они подали заявление о регистрации брака по всем правилам! Но им пришлось поторопиться…
Как только необходимость убеждать пропала, вся ее воинственность исчезла, осталась только тоска. Воспоминания сдавили горло, душили ее, ей опять захотелось плакать.
