насколько это возможно, когда у тебя нет головы и есть некоторые комплексы на этот счет.
«Эй, смотри, Тыквенный Король!» – визжали дети, едва его завидев. Так Джека именовали на туристических брошюрках, которые бесплатно раздавали на автовокзале вместе с булочками за пять центов. Взрослые называли его «парнем с отличным гримом», подростки – «тыквоголовым», а слишком суеверные старцы просто перекрещивались. Но всех их объединяло одно – они вечно пялились на Джека. Благодаря утомительному вниманию и выработавшемуся к нему стойкому иммунитету Джек в конце концов научился носить все, что пожелает. А желал он, назло миру, старомодные рубашки из секонд-хэнда с кружевными воротниками, вельветовые бриджи по щиколотку с подтяжками и классические черные дерби с отрезным носком. Все это, правда, только подчеркивало его болезненную худобу, узкие от рождения плечи и невысокий рост, но Джек и не пытался их спрятать. Он выучил давно, как имя каждого горожанина, мертвого и живого, умершего окончательно или восставшего: на него будут смотреть всегда и везде. Что бы он ни надел. Как бы ни вырядился. Как бы ни накрасился. Ибо пока у тебя нет головы – или тыква вместо нее, или бумажный пакет, или кочан капусты (да, Франц примерял ему и такие варианты), – ты всегда и будешь парнем без головы. Ни больше ни меньше.
– Слушай, Джек… Можно спросить у тебя совета? Кое-что на счет кафе.
Джек повернулся к Наташе со звуком «Хм?» и хорошо знакомым ему разочарованием от невозможности высказать выражением тыквы свое удивление. Джек – символ города Самайнтаун, воплощение вечной осени, что обрела здесь свое пристанище, теневого мира, который здесь надорвался, и очарования, каковое можно найти даже в жутчайших вещах. Но Джек точно не символ мудрости и смекалки – и того, и другого ему зачастую не хватало самому. А уж в бизнесе он не разбирался и подавно. Однажды Титания попросила его подсобить в цветочном и раздавать прохожим тюльпаны – по одному цветку в одни руки, чтоб горожане подивились, что тот стоит в вазе два месяца кряду и не вянет. Джек так увлекся, что к концу рабочего дня раздал даже те, которые предназначались для продажи. И дорогущие бурбонские розы, о которых не было и речи, – тоже.
– В последнее время выручка немного упала. Вот я и пытаюсь взять в толк, что не так с кафе. Оно будто захворало, понимаешь? – продолжила Наташа, и Джек вдруг обнаружил, что уже подпирает локтями стойку и участливо кивает, слушая ее со всем вниманием. – Может быть, качество продуктов испортилось… Я недавно сменила поставщиков, мне показалось, что из Светлого района тыквы приносят поспелее, но может, они даже слишком спелые… Слишком сладкие?..
Тыквы. Джек медленно осмотрелся по сторонам, подмечая, что у кого из посетителей лежит в тарелках. В такой час, когда небо только‐только превращалось из давящего монолита в жизнерадостный лимонный курд, народа было немного – человек десять от силы, в основном те самые туристы, которые привыкли сначала плотно поесть, прежде чем приступать к осмотру достопримечательностей. Местные в «Тыкву» захаживали редко, ибо сколько ни листай меню на пятнадцать страниц, сколько ни шерсти закуски с десертами, тебе всегда принесут плюс-минус одно и то же. Вот и сейчас блюда, которые мельком пересчитал Джек на столах, не отличались разнообразием: миска с тыквенной кашей, тыквенный слоенный пирог, тыквенное рагу и, кажется, отбивные из тертой тыквы (но с ломтиками оленины!). Судя по ядреному цвету и стружке, грустно висящей на ситце стеклянного кувшина, какой‐то бедняга даже пил тыквенный чай.
Джек поскреб пальцем выемку около импровизированного подбородка, улыбнулся – точнее, он думал, что улыбается, и надеялся, что это слышно по его голосу, исходящему откуда‐то из той же пустоты за изрезанной кожурой, – и неловко ответил:
– Ну… Знаешь… Я как‐то слышал пару раз, что клиенты жалуются… Нет, интересуются, почему в меню нет ничего, кроме блюд с тыквой. Мисо-суп и тот с ней, нарезанной кубиками в бульоне!
Рука Наташи, разливавшая только‐только закипевший на газовой горелке кофейник по чашкам, зависла в воздухе. Из-за кухонных створок, где скворчали маслом сковороды, один из поваров позвал ее по имени, жалуясь, что у них закончился кетчуп… Но Наташа даже не откликнулась, в упор уставившись на Джека. Эта коренастая женщина с мышиного цвета вьющимися волосами и маленькими карими глазами умела становиться поистине пугающей. Носогубные складки и морщины порезали ее лицо на дюжину злых частей, когда Наташа наконец‐то вернула со стуком кофейник обратно на горелку и взмахнула рукой, будто выметала Джека из кафе воображаемой метелкой:
– Что за глупости ты городишь? Нашим азиатским гостям нравится мисо-суп! Разве это не их традиционное блюдо? Я специально просила сына в библиотеке найти рецепт…
– Да нет же! Я не про сам суп, а про то, что в нем тыква…
– Тыква никакое блюдо не испортит! Нет, дело точно не в этом. Ох, если не разбираешься, Джек, то так бы сразу и сказал.
Джек со свистом вдохнул кофейный пар, а выдохнул его уже на улице, покинув кафе с остывшим бумажным стаканчиком в руках и абсолютным недоумением. «Все‐таки Лора права: я ужасный слюнтяй! Зато меня бесплатно угощают», – подумал он, мешая кофе деревянной палочкой, прихваченной по дороге. Аромат над ним вился терпкий, с приторно-ванильной сладостью сиропа. Наташа точно знала, какой кофе любит Джек – с целым букетом разношерстных нот, такой крепкий и густой, чтоб пронзал насквозь, как электричество. Оно, впрочем, неудивительно, ведь Джек и мог разве что нюхать кофе, но никак не пить.
– Ну что ж, а теперь за работу!
И Джек двинулся выверенным путем меж магазинов, где в нем обычно нуждались больше всего. На каждом углу он останавливался, чтобы кофе не расплескался, и подносил его к своей тыкве, позволяя дивному аромату окутать ее шарфом. Однажды Джек, поддавшись на уговоры друзей, все‐таки попробовал угоститься напитком так, как это предполагалось, и не придумал ничего лучше, чем залить его струйку прямо в вырезанный рот. Авось, сработает, как тот трюк с исчезновением и появлением кошек, который демонстрировали для зевак джинны на Призрачном базаре. Затея, однако, оказалась фатальной – и для его рубашки, что вмиг пошла пятнами, и для его кожи, сползавшей после пластами, как у нагов [3] по весне. Заливать жидкость или пропихивать внутрь еду через шею тоже не получалось – в той попросту не было никаких отверстий. Как, кстати говоря, и шрамов с отметинами.
Будто вспомнив об этом, Джек забрался рукой под основание тыквы и поскреб шею пальцами. Поверхность гладкая, точно мрамор, и такая же холодная на ощупь… Быть может, потому что в теле Джека
