и медленно пьет чай, будто обдумывает свои дальнейшие слова.
— Ты сама заставила меня это сделать, — говорит он и поддает мне чашечку горячего чая. Заворожено её принимая, я не свожу взгляда с Максима и его раздражающей твёрдости в решении.
— Это чем же я вызываю в тебе такое жгучее желание унизить меня? — слова вырвались быстрее, чем я подумала, начав дерзить.
Сегодня был ужасно тяжелый день. Мне пришлось развлекать его в душе до моего полного физического изнеможения, а после готовить полноценный завтрак и говорить о таких простых вещах, как о погоде и семейных праздниках. Несмотря на то, что у нас сложные, запутанные и натянутые отношения, которые Гордеев старается сгладить, он всё равно нашел несколько тяжелых тем, создавая между нами конфликт, в последствии чего я скрыла свою жгучую ненависть за новыми слезами… Мне удалось упокоиться только после того, как взбешенный Максим скинул тарелки на пол и удалился в свой кабинет, похоже, продумывая изощренное наказание в виде унизительно дневника.
Я в упор смотрю на мужа, который не без удовольствия разглядывает мимолетную потерю моего ранее безупречного контроля.
— Ты ведёшь себя как ручная кошечка, — раздраженно высказался он. — Много фальши, а это не заводит. Меня это только ещё больше злит!
— Максим, ты дал мне ясно понять, какой я должна быть. Я делаю всё возможное и стараюсь для тебя, а ты заявляешь, что я слишком послушная? Ты что, совсем уже… — не договариваю, поймав его пронизывающий взгляд, поэтому прикусываю свой язык едва не до крови.
Я отложила блокнот, больше натягивая на себя плед.
— Мне не нравится твой подарок, — изрекла я чистейшую правду.
— У тебя нет выбора, — Максим едко усмехается, заставляя меня медленно закипать от гнева.
— Хочешь снова меня выпороть за язвительность, но не можешь найти вразумительных аргументов? Поэтому тебя не устраивает то, что я покладистая? — я покачала головой от случившегося недоразумения. — Ты же понимаешь, что я не стану писать ничего оскорбительного в твою сторону? Для чего эти игры? — стараюсь объясниться, но быстро забываюсь, — если так сильно чешутся твои садистские руки, взял бы уже ремень и выпорол без разных глупых причин! — срывается с моего языка в повышенном тоне, когда я не справляюсь со своими эмоциями.
Во мне всё бурлит, закипает и извергается.
Я крепче сжимаю в своих руках чашку, маленькими и нервными глотками выпивая чай. Какой-то сегодня странный вкус… Неужели мёда не положили?
— Ты права, — неожиданно заключает Максим через весьма долгое время и встает на ноги. Он большими размашистыми шагами направился на выход.
Опрометчиво успеваю порадоваться, что наш разговор закончен, но с ужасом стала наблюдать за следующими действиями Гордеева.
— Сними и отдай мне свой ремень, — говорит он излишне покорному надзирателю, который без лишних эмоций или недоумения стягивает с петелек брюк увесистый ремень.
Гордеев сейчас в домашней одежде, и сегодня он был без своего любимого ремня с пряжкой, поэтому и подумать не могла…
Черт. Черт!
— Максим, — едва успеваю поставить дрожащими руками чашечку на столик, и настороженно подняться с дивана на шаткие ноги. — Я не знаю, чего ты хочешь от меня, но не делай глупостей. Я тебе покорна, сговорчива, безотказно делаю всё, что ты мне говоришь! — Максим жестом руки выгоняет надзирателя. — Пожалуйста, Макс, ты же говорил, что не будешь больше, если я буду послушной, — слезы полились из глаз горячим ручьем, а громкий возглас сбился до шепота.
Гордеев внимательно смерил меня взглядом, сгибая в руках ремень…
— Ты притворная, а не послушная. Мне не нужна эта пресность. Я твой муж, поэтому требую от тебя взаимности и откровения, а ты скармливаешь меня своей фальшью! Если же словами не понимаешь, то должно стать понятно по-другому, — он начинает подходить, а я отступаю, до самого края террасы. — Но мы, Ярослава, всё ещё можем… Договориться, — Гордеев склоняет голову, с любопытством рассматривая то, как я вжалась в каменную ограду.
Меня душит перемена в его настроении и собственный страх перед ним, отчего мои ноги слабеют, подкашиваются.
— Договориться, о чём?
— Ты должна будешь подчиняться мне в спальне, Ярослава. За ней ты можешь быть открытой и такой, как раньше. Я всего лишь хочу, чтобы ты была честна со мной и проявляла настоящие эмоции и чувства, — он пожимает плечами, словно мне так просто даются перемены в собственном характере. — Понимаешь?
— Но ты же будешь наказать меня за такую вольность! — несдержанно выкрикнула я, не понимая, как должна себя вести. Его прихоти колеблются из одной крайности в другую и мне сложно найти равновесие.
— Если ты не будешь переходить границы, я буду конкретен только в нашей спальне. Обещаю, — он очень медленно и осторожно подошел ко мне, словно остерегаясь, как бы я ни спрыгнула вниз…
Неужели Гордеев думает, что я лишу себя жизни из-за него? Никогда и ни за что. Сначала он ответит за всё, что сделал со мной, и что сделает в дальнейшем!
— Но дневник, я не хочу…
— Ты будешь его вести и точка, — перехватывая мою ладонь, он крепко сжимает её в своей руке. — Мне это нужно для того, чтобы понять, как действовать. Каждый раз ты отталкиваешь меня, а я хочу, чтобы наслаждалась нашей близостью. Это не так сложно, как тебе кажется, — он заправляет волосы мне за ушко, мягко и очаровательно улыбаясь.
— Значит, теперь ты даешь мне право говорить? — ещё раз уточнила я с сомнением осмотрев мужчину, который ещё недавно за любую остроту слов мог нагнуть над какой-то поверхностью, и его жестокость зависела исключительно от моей провинности.
— Можешь начинать, — он стирает мои слезы с влажных щек, а я всхлипываю, когда нахожу то единственное, что хочу сказать именно ему в этот момент.
— Я ненавижу тебя, Максим, — прошептала я, поднимая взгляд на его лицо. Он не хотел бы такого слышать, но принял правду и утвердительно кивнул, немного сдвинув брови к переносице.
— Пока что моей любви хватит нам на двоих, малышка. Ты меня обязательно полюбишь, не сейчас, со временем… — мужчина попытался меня обнять, но я выкрутилась из его рук.
— Пока в твоих руках эта штука, даже не думай приближаться ко мне! — небрежно фыркнула, но при этом всё ещё достаточно внимательно оцениваю Максима и его реакцию, которая меня поразила.
По его коже прошлась волна мурашек и щеки налились легким румянцем, а глаза заблестели холодным пламенем. Его плечи дрогнули, а на губах раскатилась безумная улыбка. Гордеев оказался вмиг перевозбужденным и опасным. А ещё он вышвырнул ремень с террасы, заставляя меня широко раскрывать глаза от
