в ней, пожалуй, будет не так уж много реального.
Теперь вы предупреждены.
У проводницы призраков
Вы наверняка проходили мимо двери в контору Фелисите. Она за углом от чайной, на типичной улочке Ниццы, неотличимой от своих соседок. Если прислушаться, то во время сиесты можно услышать вдалеке шум порта и рокот прибоя.
В день, когда я нахожу эту дверь, идет такой сильный дождь, что весь город грохочет, как гигантский барабан. Как сегодня. На шпилях клочьями висят облака, не видно даже часов над черепичными крышами. Булыжные мостовые покрыты прозрачным сиропом. Из водосточных труб хлещут потоки; торговцы сбежали с рынка, оставив позади потемневшие мимозы и кусочки рыбы, к которым слетаются чайки. Вода струится по дверям часовен и магазинчиков, капает с ручек, молотков и звонков.
Но на двери, сокрытой в этой улочке, дождю не за что зацепиться. Ни ручки, ни молотка или кольца. Ни замка. Только знак на стене подрагивает под порывами ветра. Выцветший, искривленный, он похож на вывеску парикмахера. Или на буханку у входа в пекарню.
Это мертвая голова.
Череп в цилиндре, к пустой глазнице приложена лупа. А внизу написано так мелко, что приходится щуриться:
ДЕТЕКТИВ, СПЕЦИАЛИЗИРУЮЩИЙСЯ НА РОЗЫСКЕ ПРИЗРАКОВ, ПОТЕРЯННЫХ ДУШ И БЛУЖДАЮЩИХ ДУХОВ
Входите без стука
Этот вход – для привидений.
Для нас с вами есть другая дверь. Нужно пройти вдоль стены здания, мимо окна, у которого мы сидим, и направиться к главному входу во дворец Каис-де-Пьерла.
С порога открывается вид на всю Кур-Салея. Ржаво-песочные фасады, ставни цвета бурного моря, шафрановая часовня часовня Братства Черных Кающихся Грешников, пальмы, которым здесь не место, но которые нравятся туристам, а за спиной – окутанный тишиной старый дворец в отслаивающейся краске. Память об очень богатых людях, которые очень быстро вымерли, оставив после себя только этот огромный увядший лютик.
Жители Ниццы и художники покинули дворец, а Фелисите там поселилась. Или наоборот, поди разберись. Она искала место, которое было бы выше толпы.
Дверь со стороны Кур-Салея оснащена как полагается: молоток, замок, звонок. Однако, войдя, нужно подняться на четвертый этаж, а лифт работает через день. Порой его решетчатые металлические двери заклинивает или перестают работать кнопки, и приходится лезть по лестнице, которая чем выше, тем уже.
Честно говоря, если вы можете воспользоваться лифтом, не пренебрегайте им. Хотя бы не вспотеете, взбираясь наверх. Там больше нет Фелисите, которая объяснила бы, что от вас плохо пахнет, но сделайте это из уважения к ней. Она не любила, когда к ней входили потные люди. После их прихода она уже не могла наслаждаться чаем. В доме Фелисите всегда дымился чай, независимо от того, пила она его или готовила.
Заваривая напиток, она следовала ритуалу, делаясь похожей на балерину в музыкальной шкатулке.
Сперва наполняла чайник для кипячения. Затем, дождавшись, пока забурлит вода, выбирала один из десятков чайников, выстроившихся вдоль стен, по комодам и на подоконниках. Чайники были всевозможных форм: тыква с ручкой из овощей, дама в пышных юбках, рояль, крытая соломой хижина, лебедь. Круглые, овальные, грушевидные, медные, керамические, чугунные, фарфоровые, глиняные, вытянутые и куцые, белые, расписные, позолоченные… Словом, вы поняли: чайников у нее водилось великое множество. Следом Фелисите доставала чашки. Тут она была гораздо менее привередлива: брала первые подвернувшиеся и ставила на блюдца, которые с ними не сочетались.
Но конечно, не для призраков.
Сервиз для них умещался в чемоданчик размером со словарь. Когда Фелисите его открывала, было видно, что отделка внутри имеет цвет бьющегося сердца. Чашки, блюдца, ложки дремали в своих бархатных гнездах. Она вынимала один прибор за другим, как хрупкие яйца, и ворсистая ткань тихо шелестела. На фарфоре синими линиями были нарисованы драконы и водяные лилии.
Довольно старомодно даже для самой дряхлой из ваших двоюродных бабушек и достаточно возвышенно, чтобы заставить вас уважительно замолчать.
Фелисите бросала в заварочный чайник несколько бутонов странночая, и они звонко стукались о дно. Когда чайник с кипятком затягивал нужную ноту, она снимала его с огня. Наблюдала, как листья распускаются, расправляются в горячей воде, окутывая поднос полупрозрачным паром.
Затем уносила поднос в чайную и ставила так, чтобы посетитель мог сесть лицом к окнам. Летом, когда внизу было так жарко, что плавился асфальт, она больше всего любила сидеть в прохладе наверху своей башни, как чайка в гнезде, с видом на море, и пить чай. Тайком доставала из ящика пакет, в котором между флуоресцентными картинками, напечатанными на целлофане, угадывались очертания ожерелий из конфет. Откусывала розовые и белые бусины, похожие на маленькие кубики льда, и откладывала голубые.
А если на улице шел дождь, настоящий ниццкий дождь, ей дышалось еще легче.
Здешний дождь не накрапывает. Он не для вида. Дождь избавляет Ниццу от отдыхающих, от гудков, от машин, припаркованных в три ряда, от глубокой синевы моря в погожие дни, он очищает город, смывая аляповатые наслоения открыточных красок и возвращая серый цвет чистого холста.
Фелисите всегда носила угольно-черную шляпу, шейный платок, блестящий, как отточенное лезвие, блузку цвета града, брюки с оттенком гудрона, сапоги на стальных каблуках и плащ из аспидно-черной шерсти. Ее тень летела по тротуарам, как грозовая туча.
А если спросить, не хочет ли она надеть лиловый джемпер или подкрасить губы, она улыбалась так, что спрашивающему начинали сниться кошмары про морозилку.
Серый был очень к лицу Фелисите. Чтобы оценить его – и ее – оттенки, нужен незаурядный ум. Потому что Фелисите не была славной и не была не от мира сего, как решила ее мать. Она была грозной.
Второе предупреждение
Прежде чем продолжить, хочу сообщить вам две вещи о призраках.
Во-первых, вы, возможно, слышали в ночных передачах на странных телеканалах, что призраки бродят в определенных местах, к которым прикованы. Что после смерти они привязаны к месту, которое было значимо для них при жизни.
Не представляю, откуда репортеры этих каналов черпают информацию, но они абсолютно правы.
Призраки прячутся именно здесь, в этом слепом пятне памяти. В минутах своего стыда, своей вины, своего томительного сожаления. В своих правдах, скрытых под масками. Фелисите сделала это своей работой – улавливать раскаяние живых, чтобы дать призраку уйти на покой.
Во-вторых, призраком становится не каждый. Для этого нужно, чтобы смерть-грубиянка прервала вас на полуслове. Если хотите уйти с концами, а не блуждать в отчаянии вечно, оставьте кому-нибудь – желательно тому, кто любит вас настолько, чтобы выложить кругленькую сумму, – телефон одного из коллег Фелисите. Потому что проводник призраков должен договорить фразу, посреди которой вы замолкнете. Произнести ее вслух и так, чтобы она дошла до человека, которому предназначалась.
Предупреждаю по-дружески. По крайней мере, теперь вы знаете, что умирать надо молча.
Мраморный лес
Анжель-Виктуар, например, и не думала молчать. Графиня, которая некогда жила здесь, уже два века говорит не переставая. Фелисите слушает ее, не вникая, поскольку та целыми днями только болтает и жалуется. Жалуется на скуку, на чай, который на ее вкус заварен недостаточно крепко, на скучную педантичность Фелисите, на то, что Фелисите все еще занята уборкой, вместо того чтобы прийти поболтать, на то, что Фелисите в десятый раз наводит порядок в квартире, на то, что Фелисите сует руку ей в живот, поправляя подушку на канапе. Когда графиня спрашивает, зачем так усердно полировать мебель, которая и без того блестит, проводница отвечает:
– Не люблю, когда видят мой беспорядок. Вдобавок скоро придет клиент.
– Вот как! И кто же это, позвольте узнать?
– Председатель регионального совета.
– Регионального совета! Значит, он из Марселя… Бедные мы, бедные.
Идет лето 1986 года. Фелисите сорок шесть лет, у нее алые волосы. Карминное каре венчает удлиненный серый силуэт, напоминая погасшую
