— Да уж, чего только мы, французские иезуиты, не изучаем: и астрономию, и разные науки, не говоря уж о богословии, но вот верховая езда никогда не входила в программу нашего обучения!
— Не будем преувеличивать, — примирительным тоном отозвался ученый Динь. — Вы неплохо справляетесь, Сю-Тунь! Я немного разбираюсь в этом и скажу, что вы вовсе не так уж смешно выглядите, хотя вас и здорово трясет на лошадке.
Мандарин поддержал его:
— В вашей езде нет ничего постыдного, я уверен, все из-за большого роста, для которого лошади нашей страны плохо подходят. Они предпочитают наездников более плотного телосложения с более устойчивой посадкой.
Иезуит ответил ему благодарной улыбкой. Неловко направив лошадь поближе к тени, чтобы уберечь от солнца кожу, приобретшую теперь пунцовый оттенок, он кашлянул.
— Я готов к уроку истории, господа учителя!
Приблизившись к нему, мандарин Тан начал так:
— Вы, должно быть, знаете, что эта страна долгое время находилась под китайским владычеством, не правда ли?
— Да, когда я был в Китае, мне часто приходилось слышать о необходимости подчинить это южное государство, которое там считают неким придатком Поднебесной, — кивая, ответил Сю-Тунь.
— Хотя изначально этот край и был заселен выходцами из Китая, настало время, когда отношения с китайцами стали нестерпимыми.
— Люди, прижившиеся здесь, стали требовать отделения, чего Китай никогда бы не допустил, — подхватил ученый Динь. — И это стремление к независимости порождало войну за войной.
Неосмотрительно держась за поводья лишь одной рукой, в то время как другая теребила бородку, священник чуть не спикировал носом, и только дружеская рука, вовремя подставленная мандарином Таном, уберегла его от падения. Краснея от неловкости, Сю-Тунь продолжил свою мысль:
— Китайский мандарин, принимавший меня в Китае, часто упоминал об этом. Он считал недопустимым, чтобы такая маленькая страна осмеливалась оспаривать господство Империи, и с удовольствием рассказывал мне о победах, одержанных Поднебесной в битвах с южным народом, которые лишний раз подтверждали ее превосходство.
Мандарин Тан сжал кулаки, глаза его метали молнии.
— Были проигранные войны, но в нашей памяти осталось немало легендарных битв, которые навеки наложили отпечаток на нашу судьбу. И именно они сковали нашу национальную гордость, которая может противостоять любому захватчику!
— Одним из таких исторических сражений стала битва у реки Батьданг, — поддержал его ученый Динь, скулы которого покрыла бледность. — Это было в год Собаки, около шестисот семидесяти лет назад…
— Значит, в девятьсот тридцать восьмом году, — быстро подсчитав в уме, прошептал Сю-Тунь.
— Китайский император послал своего сына во главе целого флота вооруженных джонок, чтобы тот еще раз потребовал уплаты податей. Они уже опустошили наши запасы серебра, аурипигмента, древесины ценных пород, но им все было мало.
Закатное солнце отбрасывало багровый отблеск на посуровевшее лицо мандарина. Выбившиеся из-под повязки пряди волос болтались у него за спиной, вторя ритму шагов лошади.
— Тогда один человек, полководец по имени Нго Кюйен,[2]обратился к народу со своей знаменитой речью, призывая его на бой. Местом сражения была избрана река Батьданг.
Наклонившись к Сю-Туню, Динь уточнил:
— Эта река находится как раз в нашей провинции. Она впадает в бухту Дракона и отличается сильными приливами, благодаря которым разница в уровне воды бывает весьма значительной. Этой особенностью и хотел воспользоваться полководец.
— Он послал несколько лодок, чтобы заманить китайскую армаду из открытого моря в устье реки. Мощные джонки бросились в погоню за маленькими суденышками, уверенные в том, что сейчас уничтожат их, — продолжал мандарин.
Ученый Динь не совсем академическим движением поудобнее устроился на лошади.
— Но там джонки оказались в окружении других лодок, которые удерживали их, пока…
Внезапно стемнело. Сиреневое небо резко поменяло цвет на темно-фиолетовый, а стоявшая высоко луна освещала все вокруг ярким светом.
— …пока не начался отлив и вода не стала резко убывать, — подхватил мандарин Тан. — И тогда из воды, казавшейся захватчикам такой безобидной, стали выступать, ряд за рядом, колья с железными наконечниками, которыми полководец велел утыкать все русло. Джонки напоролись на эти пики, которые пробили им днища, и произошло это в водах того самого Юга, который китайцы считали давно усмиренным. Ну а потом армада была уничтожена войском Нго Кюйена.
В лунном свете было видно, как молодой судья победным жестом поднял кулак.
— Полководец провозгласил себя императором свободного государства, которое он назвал Дай Ко Вьет, — шепотом закончил ученый Динь, — а с пришествием великих национальных династий наша страна стала называться Дай-Вьет.
Лицо Сю-Туня чуть поблескивало в лунном свете, и эта бледная маска выглядела здесь так неуместно, что при взгляде на нее бросало в дрожь. Золотое шитье на его одеждах отбрасывало тусклые отблески, похожие на свечение множества светляков.
— А-а, теперь я понимаю! — отозвался иезуит. — Ваш народ продемонстрировал недюжинный ум, используя природные свойства своего края, извлекая выгоду из самой незначительной особенности местности и обратив все это против противника, гораздо более сильного и лучше вооруженного! Кто знает, может, это хитроумие и в будущем поможет вам побеждать других могущественных поработителей?
— Вы правы, Сю-Тунь. Этот прием с кольями применялся в нашей истории еще раз, — снова заговорил мандарин, выводя обратно на дорогу лошадь чужестранца, которая начала было сворачивать к воде. — Шестьсот лет спустя другой полководец, Чан Хунг Дао, последовал примеру своего прославленного предшественника во время второй битвы при Батьданге, той самой, что закончилась разгромом монгольской орды Хубилай-хана, также попавшейся на трюке со смертоносными кольями.
Сю-Тунь кивнул.
— Вот, значит, как вы догадались об обстоятельствах вчерашнего кораблекрушения…
— Река, где потерпела кораблекрушение джонка, действительно во всем напоминает ту историческую реку: она так же, как и та река, подвержена сильным приливам. Судно преследовали лодки, гораздо меньшие по размеру, которые удерживали его в определенном месте.
— По сути, все эти победы одержаны благодаря умственному превосходству слабого над сильным, — заметил иезуит. — Нам в Европе тоже известны победы в морских сражениях, добытые хитростью. Шестнадцать лет назад, когда в Нидерландах вспыхнул бунт против владычества испанского короля, к восставшим примкнул Антверпен, город, в котором значительную часть населения составляли кальвинисты, лютеране и члены анархистских сообществ. Город был осажден испанцами, которые навели на реке плавучий мост, чтобы перекрыть снабжение. Так вот, обороняющиеся пустили по воде мину нового типа. Это была лодка, выложенная изнутри кирпичами и начиненная смесью пороха и нашатыря, а сверху были навалены слоями мраморные плиты, железные крючья, камни и гвозди. Кроме того, все это покрывала крыша из тяжелых камней. Вся эта масса должна была произвести взрыв, направленный не вертикально, а в стороны. В тот самый момент, когда испанцы попытались отогнать лодку, был пущен снаряд, после чего последовал мощный взрыв, унесший жизни нескольких сотен солдат. Они были так покалечены, что установить точное число жертв не представилось возможным. Эта бойня, несомненно, открыла новую страницу в истории военного искусства.
