Я схватил девушку и побежал вверх по ступеням храма. Не останавливаясь для восхищения величественной красотой Ионического портика, я протолкнул ее среди шести колонн, а затем внутрь здания. Она пискнула, я не снижал скорости. Внутри оказалось темно и достаточно прохладно, и мы поежились. Я вспотел. Это было очень старое здание, и запах оказался соответствующим. Наши быстрые шаги резко отдавались от древнего каменного пола.
— А мне позволено сюда заходить? — прошептала она.
— Постарайся выглядеть набожной. Другого пути все равно нет.
— Но мы не сможем выбраться!
Если вы что-то знаете о храмах, то поймете, что в них имеется единственный, впечатляющий вход в передней части. Если вы что-нибудь знаете о священниках, то обращали внимание на неприметную маленькую дверцу где-то в задней части, которую они обычно держат для себя. Служители храма Сатурна нас не разочаровали.
Я вывел девушку со стороны ипподрома, и мы направились на юг. Бедняжка выбралась с арены прямо в яму со львом. Я повел ее по темным переулкам, заставляя передвигаться ускоренным шагом, почти бегом, к знакомым местам.
— Где мы?
— Авентинский сектор, Тринадцатый квартал. К югу от Большого цирка, направляемся к Остийской дороге.
Это так же успокаивало, как улыбка акулы маленькую рыбешку. Мою спутницу определенно предупреждали о подобных местах. А если любившие ее старые няньки знали свое дело, то ее предупреждали и о типах вроде меня.
После того как мы перешли улицу Аврелия, я замедлил шаг во многом потому, что оказался в безопасной родной местности, но также и потому, что девушка от усталости еле стояла на ногах.
— Куда мы идем?
— Ко мне в контору.
Судя по виду, она испытала облегчение. Но ненадолго — моя контора, одновременно служившая и местом жительства, располагалась на шестом этаже неприятно сырого здания, в котором стены держались только благодаря скрепляющей их грязи и мертвым клопам. До того как кто-то из моих соседей смог оценить ее одежду, я повернул девушку с грунтовой дороги, для которой название дороги было слишком громким, а затем завел ее в прачечную Лении, предназначенную для низших классов.
Услышав голос Смаракта, моего домовладельца, мы резво выскочили назад, на улицу.
Глава 2
К счастью, он уходил. Я завел девушку в портик плетенщика корзин и наклонился к ней, пытаясь справиться со шнурками на левом сапоге.
— Кто это? — прошептала она.
— Кусок местных отбросов. — Я избавил ее от речи о владельцах недвижимости, которые являются истинными паразитами и обирают бедных, но смысл она уловила.
— Он — ваш домовладелец!
Умница.
— Он ушел? — спросил я.
Она кивнула.
— Пять или шесть тощих гладиаторов вместе с ним? — уточнил я, не желая рисковать.
— С подбитыми глазами и в грязных бинтах.
— Тогда пошли!
Мы пробрались сквозь мокрую одежду, которую Лении разрешали сушить на улице. Приходилось постоянно отворачиваться, чтобы мокрые тряпки не били нас по лицу. Потом мы вошли в помещение.
* * *
Прачечная Лении. В лицо ударил пар, от которого мы чуть не рухнули на пол. Мальчишки, работавшие в прачечной, стояли в лоханях с горячей водой и топтали белье. Вода доходила им до маленьких потрескавшихся коленок. Было очень шумно, слышался плеск белья, топот ног, глухие удары, звон котлов, ударяющихся друг о друга, — и все это в небольшом замкнутом пространстве, где звуки еще и повторялись эхом. Прачечная занимала весь первый этаж, а также задний двор.
Нас встретили насмешки неряшливо одетой, обутой в стоптанные сандалии владелицы. Ления, вероятно, была младше меня, но выглядела на сорок. У нее было усталое, изможденное лицо, а через край корзины, которую она несла, свешивался отвислый живот. Из-под выгоревшей ленты, охватывающей голову, выбивались пряди вьющихся волос. При виде моей красавицы Ления расхохоталась грудным смехом.
— Фалько! А твоя мать позволяет тебе играть с маленькими девочками?
— Красавица, да? — я говорил вкрадчиво, при этом мое лицо приняло слащаво-учтивое выражение. — Я заключил неплохую сделку на Форуме.
— Ты не очень-то увлекайся, — насмешливо заметила Ления. — Смаракт велел намекнуть: или платишь, или его мальчики с трезубцами займутся кое-какими нежными частями твоего тела.
— Если он желает вывернуть наизнанку мой кошель, то ему следует представить счет в письменном виде. Скажи ему…
— Скажи ему сам.
Ления проявляла ко мне благосклонность, я, возможно, ей даже нравился, но она никогда не влезала в мои дела с домовладельцем. Смаракт демонстрировал Ленин определенные знаки внимания, но в настоящее время она сопротивлялась, поскольку любила независимость. Однако, будучи предприимчивой деловой женщиной, она никогда не отметала все возможные варианты. Смаракт был мерзким и подлым. Я считал, что Ления сошла с ума, и высказал все, что думаю по этому поводу. В ответ Ления заявила мне, чтобы не лез не в свое дело.
Ее беспокойный взгляд снова переместился на мою спутницу.
— Новая клиентка, — похвалился я.
— Правда? Она платит тебе за опыт или ты платишь ей за удовольствие?
Мы обернулись, чтобы осмотреть девушку.
На ней была тонкая белая нижняя туника, скрепленная на плечах голубыми зажимами из эмали. Поверх она надела длинную тунику без рукавов, перехваченную поясом из сплетенных золотых нитей. Вышивка украшала грудь и подол, а также шла широкими полосами по всему переду. Судя по прищуренным водянистым глазам Лении, я мог сказать, что мы наслаждаемся видом очень качественной одежды. Каждое аккуратное маленькое ушко моей богини украшала петелька с крошечными стеклянными бусинками. На ее шее висела пара цепочек, на левой руке красовались три браслета, на правой — четыре. Пальцы унизывало множество колец в форме узелков, змей и птичек с длинными перекрещивающимися клювами. Мы могли бы продать все эти девичьи украшения и получить больше, чем я заработал за весь прошлый год. А сколько владелец борделя мог бы отстегнуть нам за симпатичную девчонку, лучше было бы и не думать.
Она была блондинкой. Ну, она была блондинкой в этом месяце. А поскольку она вряд ли приехала из Македонии или Германии, то, вероятно, использовалась краска, и использовалась умело. Сам я никогда бы не догадался, но позднее меня просветила Ления.
Лента перехватывала мягкие волосы у основания шеи, откуда они ниспадали тремя тяжелыми локонами. У меня возникло искушение развязать эту ленту, причем руки зудели, словно после укуса осы. Конечно, она использовала косметику. Все мои сестры раскрашивали себе лица и сияли, будто недавно позолоченные статуи, поэтому я был привычен к подобному зрелищу. Мои сестры — это поразительные, но довольно грубые произведения искусства. Здесь же все было сделано более тонко, и эффект достигался незаметно, только после пробежки на жаре один глаз явно смазался. У девушки оказались карие широко расставленные глаза, милые, не коварные и не хитрые.
