Алиев. — Савушкин хмыкнул.
Курбан торопливо пояснил:
— Папа у меня русский, а дедушка — азербайджанец.
Варвара тем временем шустро заскочила в ванную комнату, скинула халат, достала внушительный флакон с какой-то парфюмерией, опрыскалась со всех сторон, особенно основательно — под мышками. Потом резкими движениями поправила прическу, встряхнула грудь, натянула блузку и брюки.
В комнату вошла со свежей улыбкой.
Савушкин и Кошкин принюхались, переглянулись и поморщились: от парфюма Варвары по комнате пошел густой дух.
— Он у вас проживает? — закашлявшись, спросил Савушкин у Варвары.
Варвара с наигранным смущением ответила:
— Он приходит в гости.
— Есть показания соседей, что Алиев проживает постоянно, — внес ясность Кошкин.
— И без регистр-а-ации… — подвел итог Савушкин.
— Мы оформляем документы на постоянную прописку, — тихо сказала Варвара.
— А Мария Олеговна даст согласие? — спросил Савушкин.
— Ну, в принципе, да…
Курбан угодливо поддакнул:
— Она очень привязалась ко мне…
— А вас не спрашивают! — оборвал Савушкин.
— Не из-за этого ли принципа у вас в квартире ночью был скандал с криками и грохотом, после которого и пропала без вести Мария Олеговна? — поинтересовался Кошкин.
— Какой скандал? — пожала плечами Варвара и переглянулась с Курбаном.
— Весь дом слышал ваши крики, голос Марии и даже тишайшего Курбана, — с напором продолжил Кошкин. — Есть показания жильцов.
— Это Ромка, филолог занюханный, настучал? — скривилась Варвара. — Да, мы немножко повздорили… Мне же надо устраивать свою жизнь… Годы проходят. Летят, как стая гусей. — Голос Варвары постепенно окреп. — И я вправе выбирать себе спутника жизни без чьих-то указаний и рекомендаций!
— Мне этот дом тоже очень родной стал! — запальчиво воскликнул Курбан. — Здесь часть моей души и сердца! А также ламинат, там вот — унитаз новый, а еще кафель на кухне. Даже картины купил! А Маша — она мне как дочка!
— Сколько вы здесь живете? — перебил отческий монолог Савушкин.
— Да не живу я — только в гости прихожу! — уже, размахивая руками, оправдывался Курбан.
Савушкин, как пасту из тюбика, продолжал выдавливать показания.
— Конкретно?
Варвара и Курбан вновь переглянулись.
— Ну, года три, наверное… — хмыкнула Варвара и пожала плечами.
— Все понятно, — безапелляционно произнес Савушкин. — Значит, вы, вступив в тайный сговор, без согласия Марии Лихолетовой решили прописать в квартиру гражданина Азербайджана Алиева. Это и послужило причиной конфликта, в результате которого почему-то бесследно исчезла ваша падчерица, родителям которой и принадлежала эта квартира. Следовательно, у нас есть все основания предъявить вам, гражданин Алиев, и вам, гражданка Шпонка обвинение в похищении или же убийстве вашей падчерицы Лихолетовой Марии.
— Это какой-то бред… — опешила Варвара. — Может быть, она у кого-то из родственников? Ну, может, обиделась…
— Не может! — жестко внес ясность Савушкин. — Все родственники и знакомые опрошены. Кстати, мы просили найти школьный альбом Марии…
— Мы все обыскали, но не нашли.
— Есть хоть какие-то фотографии Марии?
— Что самое странное, не осталось ни одной ее фотографии. Даже в детском возрасте.
— Не поторопились ли уничтожить? — напирал Савушкин.
— Да как вы смеете? — взвизгнула Варвара. — У меня от вас голова кругом идет! Вы просто изверги!
— Зачем женщину обижаете? — взялся было заступиться Курбан.
— А вас, Алиев… — Савушкин повысил голос. — Мы задерживаем за незаконное проживание в квартире без регистрации… Кстати, мы хотим осмотреть комнату Маши.
— Пожалуйста! — махнула рукой Варвара.
Кошкин и Савушкин прошли в комнату девушки. Тут не было показной «роскоши» мачехи: милые куколки, мягкие игрушки, акварельки на стене, безделушки, открытый учебник, компьютер. Заправленная постель. Подушечки… Девичья…
— Ну, честное слово, она ушла утром, не попрощалась, даже не позавтракала, — взмолилась Варвара. — Ну, не знаю я, куда она пропала.
Варвара подавила спазм, по ее щекам потекли слезы.
— Да, мы сильно поругались. Маша не хотела, чтобы я прописывала Курбана. Но мне в жизни не на кого больше опереться. Я работаю кардиологом в районной больнице. После гибели Олега Машка на мою шею села, так и сидит до сих пор. — Для убедительности Варвара показала рукой.
Савушкин уже не слушал.
— Так… гражданин Алиев, собирайтесь, задерживаем вас в административном порядке. А вам, гражданка Шпонка, завтра к пятнадцати часам прибыть в управление, в уголовный розыск. Со всеми документами.
Савушкин повернулся к Кошкину.
— Фотографию Лихолетовой возьмешь в паспортном столе, будем объявлять в федеральный розыск… А вам, гражданка Шпонка, даю ночь, чтобы вспомнить все подробности… той ночи!
Савушкин и Кошкин увели Курбана. На лице Варвары — страх и смятение.
2‐е число. Поздний вечер
Савушкин устало поднялся по лестнице родного дома, позвонил в квартиру. Дверь открыла жена. Никита коротко чмокнул ее.
— Привет, Наташа.
— Привет… — хмуро ответила, принюхалась, сморщилась, на лице — гамма чувств. — Да-а… Ну и вкусы у твоих женщин. Представляю, как они выглядят.
Громко шлепая тапочками, будто замедленно аплодируя, приплыла теща.
— Натик, ну, зачем же ты… Ники, наверное, допрашивал особо опасную преступницу, которая пыталась удушить его своей парфюмерией.
— Близко к истине, Матильда Жановна. Чувствуется жизненный опыт. Были применены отравляющие духи особого назначения.
Наташа бросила ядовито:
— Ты хоть бы душ после нее принял. Простыни там хоть чистые? А то можем выдать комплект…
— А мы на панцирной сетке. Обожаем экстрим…
Наташа не нашла что ответить, а Никита в скорбной тишине прошел на кухню. На подоконнике на видном месте лежали книги — «Парапсихология» и какой-то детектив — новое увлечение Матильды Жановны. Никита сел за стол, положил рядом мобильный телефон, снял блюдце с тарелки: там покоятся сарделька и холодные макароны. Он рассеянно ткнул вилкой. Неожиданно телефон начал призывно мигать. Никита включил, увидел сообщение, адресат — «НАСТЯ». Никита торопливо прочитал: «Извини, действительно была занята. Не пропадай!»
В кухню вошла теща, заглянула Никите через плечо.
— Кто это, Ники?
— Так, по работе.
Савушкин убрал телефон.
— Ники… — укоризненно начала теща.
— Можно не называть меня этой собачьей кличкой? — устало произнес Савушкин.
— Почему собачьей, Ники? — пораженно вопросила теща. — Так, между прочим, императрица Александра Федоровна называла своего мужа Николая Второго.
— Я не император, Матильда Жановна.
— Но это говорит о вкусе.
— Поэтому плохо и кончили.
— Э-э… Никита, скажи мне, что происходит? Ты перестал называть меня мамой.
— Ваше имя звучит для меня, как мелодия: Матильда Жановна… — почтительно ответил Савушкин.
— Иронизируешь?.. — догадалась теща.
— Отнюдь.
— У тебя нет никакой личной жизни. А временами ты как ненормальный…
— Мама, когда мне показывают окровавленную тряпку, я превращаюсь в бешеную милицейскую собаку. Пока не поймаю зверя… — С этими словами Савушкин вонзил вилку в сардельку. — И сейчас у меня именно такая ситуация… Пропала девятнадцатилетняя девушка. Все признаки похищения или убийства.
— Да? И какие версии? — встревоженно спросила теща.
— Похоже, что причастны мачеха и ее сожитель, — задумчиво ответил Савушкин. —
